Когда Партийный центр узнал, что «думские» во главе с Рудневым и тем же полковником Рябцевым переходят в наступление, он направил всем районным партийным организациям телефонограмму следующего содержания: «Штаб во главе с Рябцевым переходит в наступление. Задерживаются наши автомобили, есть попытки задержать Военно-революционный комитет. На митингах по фабрикам и заводам надо выяснить это положение, и массы должны немедленно призываться к тому, чтобы показать штабу действительную силу. Для этого массы должны перейти к самочинному выступлению под руководством районных центров по пути осуществления фактической власти Советов районов. Занимать комиссариаты».
Одновременно Московский комитет призвал рабочих и солдат перейти в наступление против штаба Московского военного округа для освобождения блокированных юнкерами в Кремле солдат, верных революции.
Но, как было сказано выше, 26 октября в Москве прозвучали только одиночные, случайные выстрелы.
В чем дело? Что произошло? Почему не выполнялась директива Партийного центра и Кремль охватывали все более плотные цепи юнкеров и офицеров?!
Пятницкий пытался разобраться во всем этом… Само собой получилось, что он стал одним из руководителей Партийного центра, хотя никто на этот пост не избирался, да и поста такого вообще не было.
О роли Пятницкого в дни Октябрьского восстания в Москве мы знаем из воспоминаний его боевых соратников.
Член Партийного центра и секретарь МК М. Ф. Владимирский писал в своей книге: «Здание Моссовета представляло собой вооруженный лагерь, где были постоянно тысячи народу. Сюда тянулись рабочие из районов, солдаты из казарм, здесь формировались воинские части. Здесь был не только военный штаб, но и штаб партийный. Сюда приходили из райкомов за информацией, указаниями и т. д. Как в дни Октября приходили ежедневно в «Дрезден» в МК, так тянулись теперь к товарищу Пятницкому в Моссовет. Здесь же в «пятерке» были секретарь областного бюро и члены окружки — сюда шли за связью из губерний и областей. Из здания Моссовета шли боевые приказы районным ВРК и их штабам и партийные директивы районам».
Так вот, когда Пятницкий стал выяснять, почему не выполняется указание Партийного центра, товарищи из районов сообщили ему, что спустя несколько часов после первой телефонограммы поступила вторая, тоже из центра, предлагавшая воздержаться от наступательных действий…
Он швырнул на вилку телефонную трубку и посветлевшими от ярости глазами оглядел присутствующих. В комнате находились М. Ф. Владимирский, В. Н. Яковлева и кто-то еще из членов Партийного центра.
— Наша директива отменена. Наступательные действия прекращены повсюду. Но кто посмел отменить указание Партийного центра?
Владимирский стремительно вышел из комнаты. Прошло несколько томительных минут. Все сидели молча.
Возвратился Владимирский. Красный от возмущения, с сурово нахмуренным лбом.
— Был в ВРК. Там мне заявили, что это указание председателя Московского Совета. Он начал переговоры с Рябцевым.
— Ногин?! С Рябцевым?! Да кто же его уполномочил?
Тут же было решено немедленно провести заседание Московского комитета, областного бюро и окружкома, призвать к порядку ВРК и нашу фракцию. С полковником Рябцевым говорить не о чем.
Экстренное заседание состоялось. Принято было категорическое постановление о прекращении переговоров, и дан наказ ВРК начать решительные боевые действия.
Уходили драгоценные часы. Противник оправился от шока и начал концентрировать силы, охраняющие «законный порядок». Под председательством городского головы Руднева создан был так называемый Комитет общественной безопасности с далеко идущими задачами — с помощью офицеров и юнкеров начать вооруженную борьбу против Советов.
И еще одно совместное заседание. На этот раз — из наличных членов Партийного центра и большевистской части ВРК. И вновь длительный спор: наступать на Думу или продолжать переговоры с Рудневым. Девять из четырнадцати присутствующих на заседании поднимают руку за продолжение переговоров…
Уходят, безвозвратно уходят часы, в которые уже могла бы быть решена судьба Москвы. Ногин ведет переговоры с Рудневым, тот произносит выспренние речи о «спасении революции», а в то же время его единомышленник Рябцев исподволь наращивает силы и разрабатывает план военных операций по подавлению «большевистского путча».
Пятницкий, Владимирский, Усиевич ясно понимают, что Вандея поднимает голову, что переговоры выгодны только противной стороне и что, наконец, нерешительность Военно-революционного комитета вызывает гнев и негодование среди рабочих и солдат районов. Но что могут сделать оказавшиеся в меньшинстве по отношению к товарищам, занявшим, если называть вещи своими именами, капитулянтскую позицию?! Они убеждают, уговаривают, доказывают, но в ответ слышат все то же: у нас еще мало сил, нам нужна передышка, надо сделать все, чтобы избежать «большой крови».
И вот уже 27 октября утром по Москве распространяется слух о падении Совета Народных Комиссаров и о полной победе Керенского в Петрограде. Распространители слухов — эсеры и меньшевики, заседающие в Думе.
Для того чтобы опровергнуть эти лживые сведения, имеющие только одну цель — ослабить боевой дух тех, кто идет за большевиками, Пятницкий отправился в Московское бюро Викжеля: он решил попытаться вызвать к телефону кого-нибудь из Совета Народных Комиссаров или Питерского Военно-революционного комитета. Но член Викжеля, правый эсер Гар высокомерно заявил, что пользоваться прямым проводом со столицей имеют право только члены Викжеля.
— Сейчас я соединюсь с Петроградом и передам вам совершенно объективную информацию о событиях, которые там происходят.
И он действительно стал говорить с кем-то по телефону, называя его милостивым государем, многозначительно хмыкая и делая бесконечные паузы. Сведения, поступающие таким путем, оказались настолько «объективными», что Пятницкий прервал разговор энергично и решительно.
— Хватит дурака-то валять, гражданин Гар, — сказал он нетерпеливо. — Нам необходимы точные сведения, а не ваши эсеровские байки. Желаю вам здравствовать… до поры до времени!
И он помчался к себе, в Совет Железнодорожного района, уверенный, что найдет какой-нибудь другой способ связи со столицей. Оказалось, что провод с Петроградом, через который Викжель был связан с Министерством путей сообщения, шел через вокзал Северной железной дороги. Ну, а там-то у Пятницкого были свои, верные люди. И вот теперь уже сам Осип, прижимая к уху телефонную трубку, вызывает для переговоров члена Викжеля, интернационалиста Хрулева.
— Здесь Пятницкий. Прошу тебя, товарищ Хрулев, информируй коротко, что у вас в Питере. Но только правду, одну только правду… Как товарищ Ленин? Председатель Совета Народных Комиссаров… Ага, значит… — И, прикрыв рукой трубку, бросает окружившим его товарищам: — Власть в наших руках… И крепко! — Затем слушает дальше. Расходятся морщины на лбу. Лицо молодеет. Улыбка трогает полные губы. Все, что рассказывает Хрулев, прямо противоположно сообщению, полученному от Гара. А когда разговор с Питером окончен, старого конспиратора озаряет неплохая идея.
— Подождите-ка, товарищи, — задумчиво говорит Пятницкий. — А что, если нам установить на прямом проводе свой пост. Перехватчика. И чтобы слушать круглые сутки. А? Технически это возможно?
И прямой провод с Петроградом «оседлан» большевиками. С этой минуты все переговоры Московского бюро Викжеля с Петроградом взяты под неусыпный контроль. Мало этого, Ярославский вокзал начинает перехват всех телеграфных сношений полковника Рябцева со ставкой начальника штаба верховного главнокомандующего Духонина, с командующим Западным фронтом генералом Валуевым и другими.
Отныне Московский Военно-революционный комитет оказывается в курсе всех шагов, предпринимаемых врагами Советов извне Москвы.
Организовав нечто вроде первой службы разведки ВРК, Пятницкий поспешил в Московский Совет, чтобы рассказать товарищам о подлинном положении дел в Петрограде. Он был заряжен бодростью. Ему казалось, что эти добрые вести из столицы сразу же излечат излишне осторожных людей от неверия в собственные силы. Но в генерал-губернаторском особняке по-прежнему все чего-то ждали. Ногин находился в Кремле, где вел переговоры с Рябцевым и Рудневым. Как протекали эти переговоры, никто толком не знал. Из районов беспрерывно звонили по телефону и настойчиво требовали указаний. Отряды Красной гвардии и солдаты, перешедшие на сторону революции, рвались в бой. И всякий раз их пыл охлаждался директивой ждать и воздерживаться от активных действий.