В этот же день в 7 часов вечера Ногин передал по телефону чудовищный по своей наглости ультиматум Рябцева. Да, да, именно ультиматум! Командующий военным округом, имея уже данные своей разведки о том, что большевики действуют нерешительно, что вооруженные силы революции топчутся на месте, и видя, что сам Ногин настроен более чем миролюбиво, бросился в кавалерийскую атаку. От имени Комитета общественной безопасности он предложил Военно-революционному комитету распустить себя в течение 15 минут по предъявлении ультиматума. В дальнейшем все члены ВРК и руководящие работники большевистской партии должны предстать перед «демократическим судом».
В случае, если по истечении 15 минут от Совета не будет получен ответ, здание, где он находится, подвергнется интенсивному артиллерийскому обстрелу.
Итак, большевикам предлагалась безоговорочная капитуляция.
Конечно, ультиматум был отклонен. Его не стали обсуждать. Меньшевики вышли из Военно-революционного комитета. Партийный центр дал указание призвать пролетариат Москвы к всеобщей забастовке. И тут же было вынесено решение отправить председателя Совета Ногина обратно в Петроград.
Члены Партийного центра и ВРК разъехались по районам, чтобы привести в боевую готовность красногвардейцев и солдат.
Меньшевики и эсеры с демонстративным пением «Интернационала» покинули здание Московского Совета. Им вдогонку кричали: «Палачи! Предатели! Крысы!..»
А юнкера и офицерские отряды начали планомерное наступление, продвигаясь к Скобелевской площади.
Небольшой отряд солдат-двинцев, шедший к Совету, был окружен на Красной площади превосходящими силами юнкеров. Тут уже гремели не одиночные выстрелы, а залпы. Произошел настоящий бой, пролилась кровь, и лишь немногим двинцам удалось прорваться через охватившее их кольцо юнкеров.
На улицах и площадях Москвы началась гражданская война, длившаяся без малого восемь дней и ночей.
Особенно тягостным, полным неудач, грозящих катастрофическими последствиями стал день 28 октября.
Утром комендант Кремля Берзин, обманутый Рябцевым, совершает непростительный шаг — он сдает Кремль.
Правда, уже накануне из Кремля была выведена рота 193-го запасного полка и с ней по указанию ВРК ушел и Емельян Ярославский — комиссар Кремля. Но еще оставались солдаты 56-го полка, преданные революции и готовые к борьбе не на жизнь, а на смерть. На собраниях ротных комитетов они единодушно заявили: «Мы Кремля не сдадим, нам все равно погибать, так лучше погибнем с оружием в руках». Да, у солдат было оружие, и если бы только нашелся человек, который бы повел их за собой, вовсе неизвестно, кто бы стал хозяином Кремля — они или юнкера Рябцева. Но Берзин под гипнозом идеи во что бы то ни стало избежать кровопролития уговорил их сложить оружие и открыть Троицкие и Боровицкие ворота.
Ворота распахнулись, и в них вошла смерть. Сдавших оружие солдат расстреливали из пулеметов у памятника Александру II и во дворе арсенала. Сам Берзин, жестоко избитый офицерами и юнкерами, чудом избежал гибели.
Кремль превратился в крепость контрреволюции. Огромные запасы оружия и боеприпасов, хранившиеся в арсенале, стали безраздельной собственностью Комитета общественной безопасности.
Юнкера, потеснив немногочисленные и плохо вооруженные отряды красногвардейцев и солдат, пытаются развить наступление на Скобелевскую площадь со стороны Страстной — обстреливают из Страстного монастыря и Леонтьевского переулка из пулеметов здание Совета.
На улицах Москвы расклеен приказ Рябцева: «Кремль занят. Главное сопротивление сломлено, но в Москве еще продолжается уличная борьба. Дабы, с одной стороны, избежать ненужных жертв и чтобы, с другой, не стеснять выполнения всех боевых задач, по праву, принадлежащему мне на основании военного положения, запрещаю всякие сборища и всякий выход на улицы без пропусков домовых комитетов». И далее: «Предупреждаю, что в ответ на выстрелы из домов последует немедленно пулеметный и артиллерийский обстрел дома».
Пальцы Пятницкого гневно сжимают листок бумаги, доставленный «перехватчиками» с Ярославского вокзала. Это текст депеши, направленной 28 октября из ставки главнокомандующего полковнику Рябцеву. «Для подавления большевистского мятежа посылаю в ваше распоряжение гвардейскую бригаду с артиллерией с Юго-западного фронта. Начинает прибывать в Москву 30 октября с Западного фронта артиллерия с прикрытием. Необходимы решительные и совокупные действия для подавления выступления, повергнувшего страну в пропасть. Начальник штаба верховный главнокомандующий Духонин».
Миротворцы из Московского Совета миндальничали, уговаривали, пытались давить морально, а Рябцевы захватили Кремль, теперь — Духонин! Но пролетарская Москва взялась уже за оружие и не выпустит его из рук, пока своего не добьется. Да где же его найти, это оружие, где?
А вблизи здания Московского Совета уже шли горячие схватки. Юнкера почти окружили Скобелевскую площадь и продолжали наступать со стороны Охотного ряда и из переулков, прилегающих к Никитской улице. ВРК и его штаб выработали план прорыва белогвардейского кольца. Красногвардейцы и солдаты, оборонявшие Совет, предпринимали контратаки, нащупывая слабые места противника, чтобы попытаться прорвать кольцо. На площади рыли окопы и воздвигали баррикады.
Все труднее становилось членам Партийного центра и ВРК непосредственно связываться с районами. Каждый из отправляющихся в район вооружался и брал двух-трех красногвардейцев. Пробирались темными переулками, вжимаясь в стены домов, укрываясь в подворотнях. То и дело звучали окрики: «Стой! Кто идет?» Посты Красной гвардии проверяли документы, а если посланный нарывался на офицерско-юнкерский патруль, приходилось отстреливаться. Пятницкий носил с собой два больших браунинга. Они оттягивали карманы пальто, а когда приходилось бежать, больно колотили цо бедрам.
Не исключая и того, что юнкера могут в конце концов захватить здание Совета, Партийный центр решил перебраться в Замоскворецкий район, чтобы оттуда организовать наступление на центр города. Да и связь с районами из Замоскворечья осуществлять было куда легче.
«Первое заседание Боевого партийного центра, — писал Пятницкий, — было на Троицкой в Союзе металлистов. Важнейшее решение, которое было принято, это чтобы инициатива была передана районам, и, наконец, все сошлись на том, чтобы Боевой партийный центр был перенесен в Замоскворечье, как главный пролетарский центр и единственно недурно вооруженный район.
С большим трудом удалось членам боевого центра 29 октября утром пробраться до Замоскворечья и занять Коммерческий институт.
Сведения, которые доходили до нас, были довольно неутешительными. Это был самый критический день для пролетарской Москвы. Замоскворецкий райсовет потребовал от нас берданочных патронов, а центральный ревком требовал, чтобы мы раздобыли трехлинейные итальянские патроны. Где было их взять?»
Оружия, оружия! Но откуда его взять, если арсенал и склады в руках противника? Откуда? Постойте-ка, друзья! И Пятницкий обращается к своим боевым товарищам — членам Военно-революционного комитета Железнодорожного района.
— Хорошо бы мобилизовать побольше народа да как следует пошукать по запасным путям и Николаевского, и Ярославского, и Казанского вокзалов. Ведь военные перевозки-то не прекращались!
И вот в Коммерческое училище (ныне институт имени Плеханова), куда временно перебрался Партийный центр, буквально врываются несколько товарищей из Железнодорожного райкома. Глаза сияют. Лица радостно возбуждены.