Это всего лишь набросок портрета Пятницкого первых лет его работы в Коминтерне. Конечно, Пятницкий отдал много сил для того, чтобы навести порядок в работе аппарата Коминтерна, превратить его в бесперебойно действующий механизм! Но его не посылали в ИККИ в качестве управляющего делами. Ему поручили возглавить организационный отдел, а это означало организационно помочь партиям, признавшим себя секциями Коминтерна. Что они собой представляли, эти совсем еще молодые партии, как правило, выбравшиеся из недр социал-демократии, которая никогда не отличалась ясностью и четкостью своих организационных форм? Ведь содружество единомышленников еще не может называться партией даже в том случае, когда люди, вошедшие в такие содружества, аккуратно платят членские взносы! Сколько людей на самом деле состоит в партии на сегодня? Принимают ли активное участие в партийной работе или же ограничиваются доброжелательным созерцательством? Ведется ли в зарубежных коммунистических партиях самый обыкновенный учет вступающих и выбывающих революционеров? Каков социальный состав членов партий?
Вот эти и еще множество других вопросов и пытался хотя бы частично выяснить Пятницкий во время своих встреч с делегатами, прибывающими на III конгресс. Он говорил с Тальгеймером, Геккертом и Тельманом, с Лаццари и Террачини, с Хейвудом и Томом Манном, с Варгой и Хеглундом… Каждая такая встреча помогала ему приблизиться к пониманию задач, которые предстояло решать ему в дальнейшей работе. Он мысленно похвалил себя за то, что в годы эмиграции, несмотря на огромную занятость, никогда не замыкался в круге одних русских дел и всегда проявлял живой интерес к деятельности социал-демократических организаций Германии, Франции, Швейцарии, Австро-Венгрии. Теперь он не чувствовал себя в темном лесу, когда обсуждал дела немецких или французских товарищей. Настоящей же школой для Пятницкого стал III Всемирный конгресс Коминтерна, открывшийся 22 июня 1921 года в Москве. Правда, он бывал и на заседаниях II конгресса, но чувствовал себя только гостем и вникал в существо обсуждаемых там вопросов просто как активный член РКП (б), но не как человек, кровно и непосредственно заинтересованный в каждом пункте принимаемых решений, в каждой фразе воззваний и обращений конгресса.
В центре дискуссии, развернувшейся на III конгрессе, находились проблемы международного положения, стратегии и тактики коммунистических партий.
Положение в капиталистических странах в 1921 году оставалось объективно революционным, но революционное движение находилось в стадии отступления. Естественно поэтому то громадное внимание, с которым делегаты конгресса встретили и два чрезвычайно важных выступления Владимира Ильича по итальянскому вопросу, а через несколько дней — в защиту тактики Коммунистического Интернационала и доклад его о тактике РКП (б), сделанный 5 июля.
Полемизируя с Лаццари и отсутствующим Серрати, Владимир Ильич высмеял утверждения этого последнего, что якобы русские только того желают, чтобы им подражали итальянские коммунисты. «Революция в Италии, — сказал Ленин, — будет протекать иначе, чем в России. Она начнется иным образом». И в конце своей речи: «Мы никогда не хотели, чтобы Серрати в Италии подражал русской революции. Это было бы глупо. У нас достаточно ума и гибкости, чтобы избегнуть этой глупости»[12].
Но чтобы делать социалистическую революцию в какой угодно стране, надо прежде всего быть настоящим коммунистом. Вот вывод, который сделали делегаты конгресса из короткой, удивительно сильной и насыщенной речи Владимира Ильича. В речи в защиту тактики Коминтерна он резко критиковал Террачини за его «левые» глупости и иронизировал по поводу Гемпеля, выступавшего от имени ГКРП (Германской коммунистической рабочей партии) с «ультралевыми» фантазиями.
Позже сам товарищ Террачини признавался, что, слушая речь Ленина, он понял: «…то суровое осуждение, которое слышалось в его словах, бьющих словно молот, было произнесено им во имя высшего долга, который выпал на его долю. Этот долг заключался в том, чтобы спасти меня, спасти всех нас от ошибки, которая могла бы оказаться непоправимой и гибельной не только для нас, но и для самого великого и светлого дела социального освобождения — дела, общего для всех нас… Позже этот урок с пользой послужил мне в моей дальнейшей сорокалетней борьбе коммуниста».
Обороняя тезисы Исполкома Коминтерна по вопросу о тактике, Владимир Ильич говорил: «Мы сказали уже на II конгрессе, что центристы являются нашими врагами. Но ведь нужно же идти вперед. Вторая ступень будет заключаться в том, чтобы, сорганизовавшись в партию, научиться подготовлять революцию»[13].
Вот этот-то серьезнейший вопрос: что нужно сделать для того, чтобы научиться подготовлять революцию? — и стал предметом коллективного и всестороннего обсуждения. И огромному большинству участников конгресса было ясно, что задача, поставленная Коммунистическим Интернационалом с первого дня своего образования, — готовить не малочисленные и замкнутые коммунистические секты, стремящиеся установить свое влияние на массы только посредством агитации и пропаганды, но создавать крупные революционные партии, принимающие непосредственное и руководящее участие в борьбе рабочих масс, — подтверждается ныне уже завоеванным опытом. Значит, паническая боязнь единого фронта, совместных выступлений с рабочими — социал-демократами, свойственная кое-кому из итальянцев и, конечно же, ГКРП, превращается в опасность, быть может, не меньшую, чем центризм и полуцентризм, осужденный II конгрессом. Пятницкий помнил свой короткий разговор с Лениным, который уже несколько месяцев назад предвидел наскоки на стратегию и тактику Коминтерна слева. Так оно и вышло, но наскакивающие получили изрядную затрещину. «Конгресс, — по словам О. Куусинена, — встал на сторону Ленина».
В резолюции по организационному вопросу формулировались и перспективные задачи ИККИ: «Исполком Коммунистического Интернационала должен быть построен таким образом, чтобы он имел возможность занимать определенную позицию по отношению ко всем животрепещущим для пролетариата вопросам. Вместо прежних общих воззваний по таким критическим вопросам Исполком должен прилагать все больше стараний к нахождению средств и путей практически взять в свои руки инициативу организационных и пропагандистских единообразных выступлений различных секций в международных спорных вопросах. Коммунистический Интернационал должен превратиться в Интернационал действия, созреть для международного руководства общей повседневной борьбой революционного пролетариата всех стран…. Исполком должен способствовать… необходимому слиянию всех национальных секций в единую Интернациональную партию…»[14]
Поставленная задача казалась грандиозной. Единая интернациональная партия коммунистов! Во имя этого стоит положить жизнь.
После конгресса Пятницкому пришлось работать еще напряженнее. Надо было организационно закреплять и оформлять зарубежные секции Коминтерна. Между тем товарищи, как пришедшие в компартии из социал-демократии, так и особенно люди вроде безумно храброго Макса Гельца, явно склонного к анархизму, — подобных ему немало было в ГКРП и в ближайшем окружении Амедео Бордиги, — шарахались от одного слова «дисциплина», словно черт от ладана.
Одними резолюциями и постановлениями переделать человеческий характер мудрено. Нужна помощь. Постоянное терпеливое разъяснение необходимости таких для русских коммунистов давно уже ставших азбукой вещей, как демократический централизм. Значит, Исполком Коминтерна должен послать в зарубежные партии своих уполномоченных и инструкторов, которые на месте могли бы оказывать эту самую, абсолютно практическую помощь. Подбор людей, способных справиться с такой важной задачей, — дело трудное и кропотливое. Добро, что в Германию направляются такие люди, как Елена Дмитриевна Стасова. У нее и огромный организационный опыт, и большая культура, и отличное знание языков. Но где найти столько опытных, знающих людей, чтобы хватило на все молодые партии, разбросанные по всему свету и остро нуждающиеся в незамедлительной помощи? А партии возникали одна за другой. И каждая, действующая в особых национальных условиях, требовала особого подхода, ибо принципы интернационализма, как неоднократно указывал Владимир Ильич, не означали, что все секции Коминтерна должны быть подстрижены под одну гребенку.