Сдерживая свой резкий громкий голос, Пятницкий сказал:
— Вы какой-то… — Он на секунду задумался. Взгляд, наткнувшийся на карандаш, все еще зажатый в белых пухлых пальцах, подсказал нужное: — Вы весь какой-то красно-синий.
И подчеркнуто неторопливо вышел из кабинета председателя ИККИ.
Будь другое время, Зиновьев, не раздумывая, сбросил бы с доски этого «офицера», да нет, обыкновенную пешку, потому что, по его мнению, Пятницкий хотя уже и стал одним из секретарей ИККИ, но настолько погряз в своей «технике», в бухгалтерских расчетах, распределении пайков и прочем, что вовсе не влиял на ту высокую политику, в которой Зиновьев чувствовал себя как карась во взбаламученном пруду… Но теперь ему не хотелось тратить заряд своей ярости на такое ничтожество, как этот Пятницкий. Пусть себе пощелкает еще немного на счетах, а когда придет время, он его смахнет. А что такое время наступит, Зиновьев нимало не сомневался.
Что же касается Пятницкого, то он продолжал спокойно заниматься своим делом. Был убежден, что прав, тысячу раз прав, заявляя Зиновьеву об отказе занять нейтралистскую позицию по отношению к той нечистоплотной возне, которую затеяли председатель ИККИ и его сторонники. Совсем, кстати, немногочисленные! Недаром же Зиновьева шатнуло в сторону троцкистов, этих господчиков, перманентно заряженных противодействием относительно генеральной линии партии. Прелестных союзников подобрал себе Зиновьев! А что касается его намерения перенести дискуссию на международную арену, с прямым расчетцем повести за собой неустойчивые элементы в братских партиях, то и эта карта не туз, а всего лишь жалкая двойка. Ведь ему, Осипу, гораздо чаще, чем Зиновьеву, приходится беседовать с представителями зарубежных партий, и с их лидерами, и с обыкновенными функционерами…
Вот приехал в Москву для участия в VII пленуме Исполкома новый председатель ЦК КПГ Эрнст Тельман. Огромный, широкоплечий детина с могучим, «набатным» голосом и с жестами человека, не привыкшего к тесноте кабинетов. Они долго разговаривали и, как всегда, остались весьма довольны друг другом.
В руководителе Гамбургского восстания Пятницкий нашел человека, чрезвычайно близкого ему по характеру. Тельман говорил и поступал именно так, как говорил, и никогда не ограничивался одним лишь, пусть и звучным, красивым словом. Он сам был человеком действия и собрал вокруг себя таких же людей: Вильгельма Пика, Фрица Геккерта, Вальтера Ульбрихта, Вильгельма Флорина, Эрнста Шнеллера и других.
Еще до Гамбургского восстания Пятницкий слышал имя Эрнста Тельмана, слышал о нем как о революционере ленинского толка, крупном руководителе. Таким показался Эрнст Пятницкому и на Франкфуртском съезде. Сейчас, откровенно, с глазу на глаз беседуя с товарищем Тельманом, он вновь убеждался, что перед ним — подлинный вождь германского пролетариата. Эрнст подробно информировал о положении в Компартии Германии и сказал, что «ультралевые», выведенные из состава партийного руководства, не имеют поддержки в массах. Почти наверняка Рут Фишер, Аркадий Маслов и кучка их единомышленников выскажутся в поддержку Зиновьева. Ведь любая трещинка в Коминтерне им на радость, так как именно с помощью Коммунистического Интернационала удалось покончить с их авантюристическим и опасным для партии курсом. «Однако нас это не должно тревожить, — прогудел Тельман, — теперь они всего лишь оболочка цветного шарика, из которого выпущен воздух. Мы вынуждены были исключить их из рядов партии, как открытых ее врагов. Таким образом. Зиновьеву достанется только поддержка не членов Компартии Германии, а выброшенных из нее отщепенцев. Что же касается группы Веддингской оппозиции, то я думаю, что мы в конце концов найдем общий язык с ее здоровым, пролетарским ядром».
Они понимающе смотрели друг на друга светлыми пронзительными глазами. И каждый думал о другом: «Верный товарищ! С таким не пропадешь и в разведке».
За годы совместной работы в Коминтерне их взаимная симпатия выросла в настоящую неподкупную дружбу.
Именно через руки Пятницкого прошло письмо Тельмана по поводу убийства Сергея Мироновича Кирова.
«Боль велика, и утрата невозместима… Вперед к новым победам социализма в Вашей великой стране. Ваш революционный друг и товарищ по борьбе Э. Тельман, временно в тюрьме Моабит».
Но это письмо, переданное О. Пятницким 3 марта 1935 года в Политбюро ЦК ВКП(б), — поздняя страница отношений Тельмана и Пятницкого. Сейчас же их обоих занимает подготовка к седьмому расширенному пленуму ИККИ, который должен открыться 22 ноября 1926 года. Исключительно важный пленум! В его повестке был доклад Сталина «Внутрипартийные вопросы ВКП(б)». Осмелятся ли выступить на пленуме лидеры «новой оппозиции», столь стремительно оформившегося после XIV партийного-съезда троцкистско-зиновьевского блока? И попытаются ли они, если решатся все же оппонировать докладчику, сорвать со своих физиономий забрала и ринуться врукопашную или же предпочтут тактику недомолвок и намеков?
Пятницкий говорил почти со всеми представителями зарубежных партий, прибывшими на пленум. И Пьер Семар, и Эрколи (Пальмиро Тольятти), и Василь Коларов, и Смит не сомневаются, что никакой поддержки русская оппозиция на пленуме не получит.
И не получила! Даром что с огромнейшими речами выступили и Зиновьев, и Каменев, и Троцкий. На этот раз речи их были заранее написаны, насыщены цитатами из Ленина, отглажены. Что и говорить, опытные ораторы! Словесный фейерверк, эрудиция — тут тебе и старик Платон, и господин Устрялов, клятвы: «Мы, конечно, подчинимся любому решению», весь набор самых совершенных инструментов демагогии, а в результате — полнейший вакуум, в котором они оказались на пленуме. И даже молодежь — боевые кимовские парни — била «великих теоретиков» их же излюбленным оружием — теорией.
Самому Пятницкому, введенному в комиссию по расследованию дела Маслова, Рут Фишер, Урбанса, Шолема и Швана, опротестовавших свое исключение из КПГ, пришлось долго копаться в ворохе грязного белья, оставленного этой группкой за время пребывания в руководстве. Вместе со Стучкой, Семаром, Катаямой, Эрколи и другими он тщательно исследовал каждый шаг «ультралевых» — их еще совсем недавно Зиновьев называл «взбесившимися элементами, из которых кое-кто завтра уже очутится по ту сторону баррикады». А сегодня — такова логика фракционной борьбы — они превратились в союзников и единомышленником «новой оппозиции» в ВКП(б) и нагло заявили: «Мы прибыли сюда не в качестве обвиняемых, а в качестве обвинителей по отношению к политике, которая теперь проводится в КИ и КПГ, которая ведет КИ и КПГ к гибели».
Комиссия приняла единогласно решение, подтверждающее обоснованность исключения «пятерки обвинителей» из рядов КПГ и Коминтерна, и расширенный пленум столь же единогласно утвердил выводы комиссии.
В короткой яркой речи при закрытии пленума Пьер Семар справедливо подчеркнул, что «этот пленум является одним из самых важных в истории Коммунистического Интернационала», ибо он «исчерпывающим образом рассмотрел международное положение и формулировал перспективы и задачи для плодотворной работы секций Коминтерна. Необходимо указать, что все партии принимали большое участие в дискуссии. Это показывает повышение их идеологического уровня и является хорошим предзнаменованием для будущего Коммунистического Интернационала, для развития его отдельных секций и международного революционного движения».
Говоря об оппозиции в ВКП(б), Семар под бурные аплодисменты всех присутствующих заявил: «Исполком единогласно дал им ответ, выразив свое доверие ВКП(б) и ее Центральному Комитету. Все партии решительно стали на сторону ВКП(б), чтобы энергично бороться против социал-демократических уклонов и не допустить фракционной работы. Пленум Исполкома сказал достаточно ясно и энергично, что единство ВКП(б) будет сохранено. Все секции Коминтерна станут на сторону ВКП(б), чтобы сохранить единство большевистской партии и продолжить работу по строительству социализма и достижению окончательной победы международной революции».
Что же касается личных взаимоотношений между председателем ИККИ Зиновьевым и одним из секретарей Исполкома, Осипом Пятницким — «этой пешки с политическим кругозором канарейки», то они также были решены пленумом, и вовсе не так, как предполагал год ндзад Зиновьев. С шахматной доски истории был сброшен «ферзь» — сам Зиновьев. Пленум принял постановление относительно упразднения института председателей Коминтерна, освободив от этой должности Зиновьева. А «пешка» с неуступчивым характером — Пятницкий — была введена в состав нового руководящего органа Коминтерна, Политического секретариата.