Выбрать главу

И сам Пятницкий в своих докладах, выступлениях и статьях строго придерживался правила: фактографичность, точность, ясность и лаконичность.

«Впоследствии за время работы в Балканском секретариате Коминтерна, — вспоминает старый югославский коммунист Димитрие Станисавлевич, — я не имел с ним непосредственного контакта, но часто видел его на заседаниях, конференциях и собраниях по многим вопросам различных партий. Он выступал не часто, но речи его всегда были конкретны и определенны. Говорил он четко, без высокопарных фраз, открыто критикуя все то, что считал неправильным в деятельности той или иной партии. Вследствие этого все слушали его с огромным вниманием, так как уже заранее были уверены в том, что его выступление будет очень полезным и поучительным для дальнейшей работы партии».

За годы работы в Коминтерне О, Пятницкий из несколько узкого знатока вопросов строительства зарубежных партий вырос в одного из политических руководителей. Если на VI конгрессе он выступал с докладами мандатной комиссии и об Уставе Коммунистического Интернационала, то есть с вопросами чисто организационного характера, то позже речи его на расширенных пленумах ИККИ становятся политически направляющими, вбирают в себя основные проблемы международного коммунистического движения.

Все чаще выходят и появляются в партийной печати большие статьи Пятницкого, а на полках книжных магазинов — изданные Партиздатом его брошюры. Одна из них — «Мировой экономический кризис, революционный подъем и задачи секций Коммунистического Интернационала» — свидетельствует о глубоком интересе Пятницкого к проблемам капиталистической экономики, чреватой периодическими кризисами и внезапными бумами. «Я не собираюсь подставлять ногу Варге, — смеясь, говорил Пятницкий, — но без фундаментального изучения современной экономики политик неизбежно теряет остроту зрения».

Годы, легшие между VI и VII конгрессами, были самыми плодотворными в деятельности Пятницкого в Коминтерне. К огромному опыту многолетней партийной работы как в условиях глубокого подполья, так и в годы, когда партия не только легализовалась, но и стала первой коммунистической партией, взявшей в свои руки государственную власть, присоединился опыт по руководству международным рабочим движением. К присущим ему качествам талантливого организатора пришло наконец и то, чего не хватало ему в ранние годы, — широта политических обобщений и теоретическая зрелость.

В Москве я встретился с несколькими бывшими сотрудниками аппарата ИККИ, причем один из них, Юлиус Петрович Бредис, работал под прямым руководством Пятницкого, а Анна Лазаревна Разумова и Александр Петрович Гринберг, хотя и не соприкасались с Пятницким так тесно, как Бредис, все же часто бывали у него и, следовательно, имели возможность наблюдать его в работе.

И каждый из них сохранил в своей памяти какие-то отдельные черточки характера секретаря Исполкома, делающие образ его более многогранным и законченным.

Я уже несколько раз должен был подчеркнуть удивительную непритязательность Осипа Пятницкого во всем, что имело касательство к его личным запросам и потребностям. Начиная от простейшей — только абсолютно необходимой — обстановки в его рабочем кабинете, довольно просторной угловой комнаты на третьем этаже дома на Моховой и кончая одеждой, питанием.

Когда в Кунцеве для работников Исполкома Коминтерна оборудовали несколько маленьких домиков, Пятницкий категорически отказался от отдельной дачи и только раз, летом 1933 года, попросил у Бредиса для себя и всей своей семьи две комнаты на большой даче, представлявшей что-то вроде дома отдыха для всех сотрудников ИККИ. И конечно, сразу же потребовал счет, чтобы оплатить пребывание на даче жены и сыновей.

Когда для него в мастерских ИККИ был сшит новый костюм, Бредису стоило огромного труда уговорить Пятницкою заехать в «Люкс» и взять этот костюм. «Что вы чепухой занимаетесь? — раздраженно выговаривал он Бредису. — Эти мастерские созданы для того, чтобы одевать иностранных товарищей, а никак не для «начальства». Я, слава богу, имею костюм, и он меня вполне устраивает…»

А брюки-то, как вспоминает Бредис, были уже изрядно латанные.

Но когда в Москву приехала Долорес Ибаррури, Пятницкий вызвал Бредиса и поручил ему одеть Долорес с ног до головы и как можно лучше.

«И учтите, Брандт (так звали Бредиса в Коминтерне), я сам в прошлом дамский портной и кое-что понимаю в женских тряпках. Так что не вздумайте хитрить!»

Так бывало всякий раз, когда в Москву приезжали иностранные товарищи, в особенности из таких мест, где коммунисты находились в тяжелых условиях. Его «скупость» (о «прижимистости» Пятницкого в ИККИ складывались легенды) мгновенно куда-то испарялась, и он требовал от управления делами «хорошо, по всем правилам обмундировать иностранного товарища и создать ему возможно лучшие бытовые условия».

Вспоминая свою первую встречу с Пятницким в день, когда по решению бюро Московского комитета Бредиса направили для работы в ИККИ, Юлиус Петрович рассказывал:

«Первым человеком, с кем мне пришлось разговаривать, был товарищ Пятницкий. Это и понятно, ведь меня направляли на должность управляющего делами, а управление делами находилось в его подчинении. Пронзительно взглянув на меня, он сказал: «Нам нужны честные, деловые люди. Надеюсь, что вы, товарищ Бредис, из таких. Кстати, какую фамилию вы хотите принять для работы в Коминтерне? — Так как я не ожидал такого вопроса и задумался, Пятницкий мгновенно предложил: — Будете Брандтом. Вам эта кличка к лицу. Не возражаете? — И, не дожидаясь моего согласия: — Так вот, товарищ Брандт, прежде всего усвойте такой принцип: Коминтерн — это не мы с вами, а братские коммунистические партии. Им и руководствуйтесь во всей своей работе. Тогда и ругаться мне с вами не придется».

Утром 27 февраля 1934 года Пятницкий вызвал к себе Брандта:

— Подготовлена ли квартира для товарища Димитрова?

— Да, товарищ Пятницкий. Номер пять в «Люксе». Как раз напротив турецкой гостиной, где наш красный уголок.

— Значит, — улыбаясь, сказал Пятницкий, — дело за малым — доставить дорогого гостя на квартиру. Вот вы и сделаете это сегодня. Возьмите в гараже машину и отправляйтесь на аэродром.

Уже вечереет… Тяжелыми хлопьями падает мокрый снег. Машины встречающих останавливаются на обочине аэродрома как раз тогда, когда «юнкере» с прерывистым ревом, сделав круг, устремляется к посадочной полосе.

На аэродроме только небольшая группа московских рабочих. Дело в том, что до самой последней минуты было неясно, не выкинут ли какой-нибудь подлый трюк фашистские правители Германии. Наконец долгожданный самолет приземлился. На трапе появились Димитров, Попов и Танев. Они тотчас попали в жаркие объятия встречающих.

Лишь когда машины остановились возле «Люкса», Бредис облегченно вздохнул — теперь-то Димитров находился в полнейшей безопасности.

В красном уголке его уже ждали руководители Коминтерна: Мануильский, Пятницкий, Куусинен и другие. У всех было приподнятое, радостное настроение: ведь благодаря энергичным усилиям Советского правительства и Исполкома КИ в ряды Коминтерна вернулся мужественный, стойкий боец, которому предстояло сыграть выдающуюся роль в дни крутого поворота, когда международное коммунистическое движение выковывало новое действенное оружие — народный антифашистский фронт.

А. П. Гринберг (Ал. Грин, Ал. Грюн), работая в редакции журнала «Коммунистический Интернационал» и будучи еще неискушенным в ряде вопросов, постоянно пользовался поддержкой Пятницкого, который охотно принимал Гринберга, обсуждал с ним планы журнала и сам часто выступал в качестве автора.

Когда в Германии к власти пришли нацисты и встал вопрос о нелегальном немецком издании «КИ», Гринберг первым делом отправился к Пятницкому, чтобы выслушать его рекомендации.