Я села и стала смотреть на котят. Один из них был очень любознателен и кидался на все, в том числе и на меня. Моя рука лежала на земле; малыш осторожно обнюхал ее, а потом положил головку на мою ладонь и стал лизать мои пальцы, глядя на меня большими глазами. Я не отважилась погладить малыша, боясь приручить его. Пиппа следила за нами, мурлыкала и тоже лизала меня.
В эти дни я видела огромные стаи квелий. Это самые мелкие ткачики, образующие самые крупные птичьи колонии. Они истребляют растительность не хуже саранчи. Я сняла на кинопленку несколько стай: одна из них летела мимо меня минуты три, потом расселась на дереве и очень скоро поднялась, обнажив голый ствол. К счастью, квелии не появлялись возле логова гепардов, и Пиппе все еще удавалось находить тенистые кусты для новых «квартир», а переселялась она почти ежедневно. Два раза мне удалось снять на кинопленку такой переход; тут уж зевать не приходилось, потому что Пиппа двигалась очень быстро. Она всегда несла котенка за загривок, иногда опуская на землю, чтобы ухватить поудобнее; при этом она пробегала с ним около 200 ярдов. А чтобы сфотографировать Пиппу на такой скорости, мне приходилось забегать вперед, так что я едва успевала навести камеру. К тому времени, как малышам исполнилось три недели, она переселялась таким способом девять раз; позднее они научились ходить и перебирались сами. В возрасте шести недель семейство уже в двадцать первый раз сменило квартиру.
Малыши росли не по дням, а по часам и поэтому, наверное, почти все время спали. Они были в прекрасном состоянии, но Пиппу необходимо было подкормить — ей недешево обошлось воспитание четверых детенышей. Однажды я услышала высокий чирикающий звук и приняла бы его за птичий щебет, если бы не видела, что «чирикают» трехнедельные котята. Они звали Пиппу, и та появилась через десять минут; тогда малыши навалились на нее со всех сторон, стали обнимать ее голову и облизывать ее. Один особенно нежно ласкался и наконец уютно устроился у нее под подбородком. Он препотешно защищал свое место, фыркая и шипя, когда другие подходили слишком близко. На следующее утро мы видели супруга Пиппы, когда он шел к детской, а потом четыре дня подряд нам попадались его следы на обочине дороги. Иногда, подъезжая, мы не заставали Пиппы. Два раза она настороженно прислушивалась, пока ела, а потом уходила на равнину; может быть, затем, чтобы встретиться с отцом котят, хотя мне кажется, что он не кормил ее, потому что она всегда была голодна.
Теперь семейство поселилось в очень колючем кусте, за 600 ярдов от своего последнего логова, и я подумала, что там малыши будут в полной безопасности даже в отсутствие Пиппы. Когда она была дома, они весело играли и носились вокруг, но если она уходила, смирно сидели на месте. Чтобы как можно меньше мешать самцу, мы стали приезжать около полудня, потому что ни один гепард не станет разгуливать в самую жару.
Когда малышам исполнилось четыре недели, я заметила, что у них показались белые кончики клыков. А через два дня зубки стали такими острыми, что бедная Пиппа, должно быть, немало намучилась во время кормления.
Теперь у котят были сильные плечи, длинные ноги, и двигались они удивительно грациозно. Они уже набрались смелости и бегали сами по себе; затаивались в траве, играя в прятки, боролись и шлепали друг друга передними лапами. Потом они вдруг все сразу бросались к Пиппе, прыгали около ее морды, дразнили ее и увертывались от трепки, забираясь на сучья своего куста. Только теперь я сумела определить их пол: среди них оказался всего один самец. Как ни странно, это был маленький «заморыш», но зато он был ласковее других и все время старался прижаться к Пиппе.
Однажды она очень удивила меня, когда вдруг не захотела, чтобы я держала перед ней мясо, и даже довольно сильно прихватила мою руку, но все стало понятно, когда на обратном пути я заметила самца на верхушке белого термитника возле Кенмера. Около этого известнякового термитника был солонец, который привлекал многих животных. На следующий день мы не застали Пиппы, зато нашли поблизости след самца. Малыши в ожидании матери сидели так тихо и были настолько хорошо замаскированы своими сероватыми гривками, что мы ни за что не нашли бы их, если бы не знали, где они находятся. На закате я начала беспокоиться — как же оставить малышей одних в сумерках, когда все хищники выходят на охоту? Я попросила Гаиту побыть с ними, пока я съезжу в лагерь и посмотрю, не там ли Пиппа. Вернулась я без нее, но прихватила два фонарика, и мы стали ждать. Уже совсем стемнело, когда она пришла, по-видимому, со стороны реки; пить она не стала, но сразу набросилась на мясо. Чтобы мясо не валялось на земле, пришлось подождать, пока она кончит есть. Темнота была — хоть глаз выколи, и я не очень-то уютно чувствовала себя, пока мы добирались до машины, оставленной в миле от логова. Особенно я боялась слонов, потому что они двигаются совершенно бесшумно; но, как оказалось, бояться следовало не их, а львов — они попались нам на дороге через несколько минут после того, как мы сели в машину.
Всю ночь я беспокоилась за своих гепардов, утром отправилась на поиски — и никого не нашла. Мы бродили часа три, а потом стало невыносимо жарко. На обратном пути мы переезжали через небольшую поляну возле лагеря и увидели Пиппу, которая следила за газелью Гранта. Я подъехала и предложила ей мясо, но брюхо у нее было набито, и смотреть на нашу еду она не пожелала; вместо этого она игриво прикусила мою руку. Мне не терпелось увидеть малышей, и мы пошли за Пиппой.
Она очень медленно шла к логову и останавливалась почти у каждого дерева — было ясно, что она хочет от нас избавиться. Сообразив, что таким способом от нас не отвязаться, она пошла дальше, обнюхивая каждый куст, как будто там были котята, хотя прекрасно знала, что они далеко отсюда. Стало ужасно жарко, мы измучились и хотели пить, но я решила не сдаваться, и мы тащились все дальше, пока не оказались позади того самого куста, где семейство оставалось вчера вечером, — утром мы его тщательно обыскивали. Пиппа заставила нас пройти по кругу. Тут я едва не наступила на малышей, — они так сливались с травой, что увидеть их было совершенно невозможно, пока они сами не вскочили и не бросились к Пиппе.
Я взяла с собой небольшой кусок мяса, чтобы проверить, не станут ли они есть, потому что в последнее время они с интересом принюхивались к Пиппиной еде. Но малыши зафыркали на меня, брезгливо сморщили носы и отскочили в сторону. Я положила мясо на землю и отошла немного, чтобы дать им время освоиться. Минут через десять я вернулась: мясо было цело, а семейства и след простыл. Мы искали очень долго, но следов так и не нашли. Это внезапное исчезновение пяти животных было похоже на чудо — да, Пиппа все-таки выиграла этот раунд. После обеда мы опять искали и наконец нашли все семейство под небольшим кустом. Малыши встретили нас шипением, но скоро успокоились, не переставая, однако, с отвращением морщиться при виде мяса: оно им явно не нравилось.
На следующий день мы увидели своих гепардов на поляне — они грелись на солнышке. Немного погодя Пиппа подошла попить, а потом бросилась за котятами, которые куда-то исчезли. Через несколько секунд мы их увидели сквозь траву: они неслись наперегонки, прыгая друг через друга и толкаясь лапами; под конец они покатились по траве, сцепившись в клубок, но тут же вскочили и начали новую гонку. Пиппе не сразу удалось их урезонить. Она позвала их резким «прр-прр», совсем не похожим на ее обычное мурлыканье; этот звук напоминал прерывистый треск погремушки. Но малыши не очень-то слушались, так что ей приходилось хитрить: Пиппа носилась вокруг них, словно приглашая поиграть, а когда они бросались за ней, вела их туда, куда ей было нужно. Когда все наигрались, я дала Пиппе мясо. Пока она ела, котята принюхивались к мясу, а потом, несколько раз опасливо лизнув его, вдруг вцепились в кусок и стали рвать его в разные стороны, отвешивая оплеухи направо и налево. Только вчера они с презрением отворачивались от мяса, а теперь пожирали его с такой жадностью, что я была поражена. Под конец Пиппа разогнала их, должно быть опасаясь, что малыши получат слишком большую порцию твердой пищи, тем более в первый раз. Им было всего пять недель от роду.