Когда Сэму исполнилось четыре недели, он окончательно поработил всю семерку львов Джорджа. Пока они оказывали ему почтение, он играл с ними, но если кто-то осмеливался обойтись с ним грубо — протестующе мяукал и раздавал пощечины, совершенно недвусмысленно показывая большим львам, кто тут главный. Он отлично понимал, что стал всеобщим любимчиком, и делал все, что ему заблагорассудится, никого на свете не боясь. Невозмутимая самоуверенность юного «царя зверей» была совсем не похожа на нервную настороженность молодых гепардов, и он меня окончательно очаровал.
Тем временем Пиппа переводила свою семью все ближе к моему лагерю. Но искать их становилось труднее — начались дожди, смывавшие все следы. Один раз мы не могли найти гепардов целую неделю, а потом Пиппа пришла в лагерь однажды вечером очень истощенная и голодная. Я поняла, как она изголодалась, когда она набросилась на несвежее мясо, к которому гепарды обычно не притрагиваются, — есть падаль они не привыкли. Потом она повела нас через дорогу в лес, к группе больших акаций. Стволы их были до блеска отполированы слоновыми боками, а земля скрывалась под слоем навоза. Мы прошли примерно в тридцати ярдах от серого гиганта, и мне пришлось вести себя так, словно я гораздо храбрее, чем на самом деле, чтобы поспеть за Пиппой, которая быстро уходила, не обращая внимания на слона. Под конец она рванулась вперед, остановилась, прислушалась — «прр-прр» — и я увидела малышей под одним из деревьев. Они тоже страшно исхудали, и у них дрожали задние лапки. Я очень огорчилась, что мне нечего им дать, кроме испорченного мяса. Как только они наелись, маленький Дьюме игриво прикусил мои пальцы и начал шлепать меня лапами, но его сестры предпочли поиграть с матерью.
Пиппа перевела малышей на расстояние по крайней мере двух миль от дерева Отель в этот слоновий рай. Пожар тут ничего не тронул, почва здесь была в основном черноземная, и среди роскошной травы попадались участки грязи, намытой недавними дождями, что заставило некоторых слонов перебраться в более сухие, песчаные места, но буйволы как-то ухитрялись не вязнуть, и, судя по их следам, им это место очень нравилось. Пиппе оно тоже пришлось по душе, и она поселилась здесь на целый месяц.
Довольно скоро нам удалось привести все семейство в приличный вид. Кругом было множество сломанных поваленных стволов, и малыши с наслаждением балансировали на упавших деревьях. Когда им случалось забраться в опасное место, Пиппа сама показывала, как поворачиваться на трудных углах. Теперь малыши были настроены мирно, и хотя они постоянно настораживались в ожидании опасности, Стенли и Гаиту никакой тревоги у них не вызывали.
Одна из самочек оказалась особенно привязчивой. Она была самая худенькая из четверых, и почти всегда на ней было множество клещей и верблюжьих мух-кровососок, которых она позволяла мне выбирать из шерсти. (Не знаю, почему эти бурые мухи получили такое название — потому ли, что питаются в основном верблюжьей кровью, или просто их выносливость сродни верблюжьей — раздавить их совершенно невозможно, и даже когда я разрывала их надвое, обе половинки начинали ползти обратно к пище, пока я не обрывала им ноги.) Уайти получила имя раньше всех, поэтому я назвала худышку Мбили, на суахили это значит «два», а третья самочка получила имя Тату, что значит «три». Тату всегда держалась поодаль и была особенно нелюдима, но очень сильна и своевольна и во время еды никогда не зевала. У каждого из молодых был свой особенный характер. И в это время мне было легче различать Тату и Мбили не по внешности, а скорее по поведению. Уайти превратилась в очень красивое создание — у нее были выразительные глаза, живая мимика и удивительная окраска. Она стала любимицей Гаиту, а я больше всех привязалась к маленькому Дьюме.
В один прекрасный день наши «сердца», как сказал бы Гаиту, проявили необычайное согласие. Мы целое утро проискали свое семейство совершенно напрасно, пока «сердце» Гаиту не подсказало ему, что надо вернуться к дереву Отель. Мы принялись искать там, но не нашли ни единого следа и отправились завтракать, вспотевшие и замученные. Я безумно устала от бесконечной ходьбы и уже предвкушала близкий отдых, как вдруг у меня возникла непреодолимая уверенность, что Пиппа находится в слоновьем лесу, и я уговорила Гаиту пойти туда. Когда мы пришли, я позвала Пиппу, она вышла на зов и повела нас обратно к дереву Отель — ровно на полдороге она произнесла свое «прр-прр», и молодые оказались тут как тут. Как «сердце» Гаиту почуяло, что семейство перешло сюда? Откуда мне пришло в голову, что Пиппа вернулась в слоновий лес, и как она догадалась, что мы будем искать ее именно там и что нас можно будет привести к голодным малышам? Несмотря на то что наши «сердца» звали нас троих в три разные стороны, все вместе они помогли нам найти семейство Пиппы.
Интересно, что Эльса всегда приводила молодых в лагерь, чтобы мы их кормили, а Пиппа оставляла своих детей в зарослях и приходила за нами только в тех случаях, когда детям нужна была подкормка. В последний раз малыши сосали при мне в возрасте восьми недель. Теперь им было уже десять недель, но шерсть вокруг сосков у Пиппы была влажной — интересно, удается ли им добыть хоть немного молока из высохших сосков или они просто-напросто «сосут пустышку»?
В эту ночь разразился проливной дождь, переполненная река, поднявшись почти на пятнадцать футов, вышла из берегов и подступила к самому моему «кабинету». На рассвете в стройный хор проснувшихся птиц по временам врывались голоса двух львов. Вскоре они неторопливо прошествовали мимо нашего лагеря, взглянув в нашу сторону так, словно привыкли видеть нас каждый день, и ушли вниз по течению.
По дороге к Пиппе мы нашли следы леопарда, шакала и гиены, а потом увидели двух жирафов. Они переплетали шеи в любовной игре, и сетчатые пятна на их шерсти складывались в изысканный узор, когда они кружились, поворачивались и плыли, покачиваясь, как на волнах. Какие это великолепные существа! Я вспомнила тех, кто вынужден — хоть и неохотно — жить в городах, и поняла, какое это счастье — быть всегда рядом с дикими животными, дружить с Пиппой, даже если в этой жизни тебя подчас и настигают приступы одиночества.
Поискав часа четыре, мы увидели Пиппу высоко на дереве в слоновьем лесу. Все семейство порядком отощало и жадно набросилось на еду. На этот раз мне удалось подкормить их; но следующие три дня нам пришлось напрасно бродить по колено в траве, с тяжелыми комьями земли на ботинках. Однажды мы наткнулись на стадо буйволов голов в четыреста; они так размесили почву, что идти стало еще труднее. В другой раз мы видели жирафа-няньку, опекавшего четверку молодых разного возраста. Только эти рослые животные и могли жить в такой высокой траве, которая, казалось, вырастала прямо на глазах.
Я волновалась, как там Пиппа с детьми, как ей живется в этих разросшихся джунглях, где каждую ночь хлещет дождь? Но когда мы наконец отыскали их, они неожиданно оказались в хорошем виде и прекрасном настроении; однако от целой козы в один момент остались только рожки да ножки. Молодые были так заняты едой, что не сразу заметили, что я обираю с них клещей, но стоило им обратить внимание на эту мою деятельность, как они разбежались. И чтобы показать, что не полагается приставать к другим во время еды, маленький Дьюме налетел на меня сзади и цапнул за спину.