Терпение желающих подняться на Эйфелеву башню подвергается серьезному испытанию, потому что даже в такие промозглые осенние дни внизу выстраиваются бесконечные очереди из людей, которые хотят взять приступом этот символ Парижа. Фоссиус начал считать людей, стоявших впереди него. Их оказалось больше девяноста, что позволило ему после определенных наблюдений – на покупку одного билета уходило около двадцати секунд – сделать вывод: ждать придется около получаса.
Конечно, такие рассуждения могут показаться глупыми для человека, который уже смотрит смерти в глаза, но они должны быть упомянуты, чтобы описать, насколько ясны были мысли Фоссиуса, ведь впоследствии многие захотят доказать противоположное. Он даже начал украдкой, делая вид, что это выходит чисто случайно (подобные вещи сразу бросаются в глаза внимательному наблюдателю), разглядывать людей впереди и позади себя, чтобы попытаться понять, не заметил ли кто-то из них в его поведении необычного спокойствия, которым отличаются люди, которые видят перед собой только одну цель. Фоссиус даже поймал себя на том, что почему-то начал громко покашливать, хотя у него вовсе не першило в горле.
В течение этих бесконечных минут ожидания он представил себе сообщения в газетах, в которых будут описаны все обстоятельства, при которых он свел счеты с жизнью, бросившись с Эйфелевой башни. Возможно, они окажутся в рубрике «Разное» или – что еще отвратительнее – в колонке «Происшествия в городе» между заметками о дорожно-транспортном происшествии на рю Риволи и о квартирной краже в Латинском квартале. При этом открытие, которое он собирался забрать с собой на тот свет, было настолько значительным, что на следующий же день о нем сообщили бы на первых полосах все известнейшие газеты мира.
У Фоссиуса не было страха перед тем, что он решил сделать. Хотя бы потому, что боязнь смерти не имеет смысла. Можно бояться кратких мгновений, непосредственно предшествующих ей, но в его случае все произойдет быстро и времени осознать происходящее не останется. Где-то Фоссиус читал, что при падении с высокой башни человек не чувствует боли, потому что теряет сознание еще перед ударом.
Конечно, на этот счет у него возникали определенные сомнения: наверняка никто не мог рассказать, потерял он сознание перед самой смертью или нет, а значит, все это была чистой воды теория – те, кто мог поведать о практической стороне дела, были мертвы. Тем не менее, Фоссиус не сомневался ни секунды, хотя ясно осознавал, что принять решение свести счеты с жизнью его вынудили обстоятельства и делал он это далеко не по собственной воле. Уверенность в правильности данного поступка была настолько твердой, что Фоссиус не представлял себе пути назад.
По какой-то необъяснимой причине эта уверенность вызвала душевный подъем. Он даже присвистнул вслед проплывавшей мимо элегантной блондинке – назвать иначе демонстрацию ее нового костюма было нельзя – и закатил глаза, словно святой эпохи барокко. При других обстоятельствах он бы никогда не позволил себе подобной вольности, поскольку возраст и общественное положение вынуждали его придерживаться определенных рамок.
Внезапно Фоссиус понял, что до сих пор был сознательным, уважаемым членом общества, образом жизни которого другие восхищались. Вполне естественно, что от него ожидали определенных действий, и он, Фоссиус, прикладывал все усилия, чтобы не обмануть эти ожидания. Сейчас он далеко не без гордости вспоминал свою жизнь – жизнь уважаемого ученого, профессора компаративистики. Он выбрал именно эту область знания, поскольку благодаря своей феноменальной памяти мог достичь здесь больших успехов и считал ее достаточно важной наукой, хотя в лучшем случае лишь один человек из тысячи мог пояснить, что на самом деле профессор был специалистом в области сравнительного языкознания.
Свой брак Фоссиус принес в жертву музам – если говорить более точно, заманчивому предложению Калифорнийского университета города Сан-Диего. Впрочем, что значит «принес в жертву»? Их среднестатистический брак распался бы, даже если бы Фоссиус не принял решение отправиться в Лейбетру. Он пришел к выводу, что будет лучше для всех, если он незаметно разрушит навязанный ему обществом стереотип совместной жизни и поменяет строгие правила кафедры американского университета на свободу международного исследовательского института.