— А я-то уж собрался уходить. У вас ко мне серьезное дело?
— Что вы, какое там дело! — замахал руками адвокат. — Просто хочу об университете поговорить, вспомнить разные мелочи.
— Тогда предлагаю пройтись. Вспоминать alma mater можно и на ходу.
Разговор состоялся на уединенной скамейке в скверике.
Александр Петрович не стал разводить церемоний:
— Мне нужно знать, как умер Хейфец.
— Боюсь, этого толком никто не знает.
— Но его труп был?
— За кого вы меня принимаете, Самойлов? — поморщился подполковник. — Я с трупами не имел дела. Но думаю, трупа не было.
— А отчет, как это случилось, был?
— Отчет наверняка был.
— Мне нужна ксерокопия.
— Зачем вам это?
— Дело, видите ли, чисто гуманитарное. Родственники хотят иметь могилу. Если могилы нет, хотят знать, почему нет.
— История очень темная. — Подполковник сделал паузу, отслеживая взглядом прошедшего по дорожке молодого Человека с сигаретой в зубах. — У меня были потом неприятности, да и не только у меня. Вообще, у всех, кто имел дело с Хейфецем, всегда были неприятности. От души советую: не лезьте в это дело.
— Что бы вы сказали, — Александр Петрович с удивлением заметил, что копирует интонации Хейфеца-младшего, — о тысяче зеленых?
— Это что, взятка? — деловито осведомился Кречетов.
— Взятка?! — В голосе адвоката прозвучало безграничное удивление. — Так это говорят правду, что вы у них еще работаете?
— Бросьте вы ваши шуточки. Конечно же нет.
— Тогда о какой взятке вы говорите? Просто плата за работу в архиве.
— В том-то и штука, что дело Хейфеца — не архивное. Я думаю, оно не закрыто, я даже уверен в этом.
— Столько лет — и не закрыто? Ведь и вашего КГБ уже нет!
— КГБ нет, а дело есть. Вы же не ребенок, Самойлов. Режимы меняются, а служба безопасности остается.
— Ну раз так, пусть будет полторы тысячи.
— С вами не соскучишься, — ухмыльнулся подполковник. — Обещать ничего не могу. Позвоню.
Через два дня, в том же скверике и на той же скамейке, Александр Петрович получил увесистую пачку листов ксерокопии.
— Девятая папка, — коротко пояснил подполковник. — Последний год жизни.
Адвокат с первого взгляда оценил товар как первосортный и без колебаний выложил условленную сумму, по-братски разделив с подполковником испрошенные для этой покупки у Хейфеца три тысячи.
Дома, исследуя добычу, он разложил документы на три кучки. В первую попала банальная полицейская рутина: ежемесячные отчеты осведомителя из числа научных сотрудников, выдержки из телефонных разговоров и записей подслушивающих устройств и прочее в том же духе. Здесь же оказалась копия служебной записки майора Сапсанова, который «вел» Хейфеца, о его аресте, если, конечно, то, что произошло, можно назвать арестом.
Во вторую стопку легли бумаги, относящиеся к научной стороне дела: заявление, то бишь донос, одного из сотрудников Хейфеца и два экспертных заключения, сделанных авторитетными учеными по запросу КГБ. Их опусы были для адвоката китайской грамотой, но конечные выводы отличались простотой: создавая экспериментальную установку, доктор Хейфец, при попустительстве академика Сахарова, сделал, по первому заключению, не совсем то, что требовалось, а по второму — совсем не то.
Третья группа бумаг содержала разрозненную и скудную, но совершенно неожиданную информацию: Хейфец занимался кабалистикой и был причастен к восточным эзотерическим учениям. В частности, он имел переписку с величайшим знатоком кабалы Бен Шефиром, и даже всесильному КГБ не удалось добыть копии ни одного из писем.
По окончании сортировки в руках адвоката осталось четыре листка, которые нельзя было отнести ни к одной их трех групп и вообще соотнести с чем-нибудь разумным. Это были показания сотрудников лаборатории номер шесть, то есть циклотрона, работавших в ночные смены. Они утверждали, что видели призрак Хейфеца, и даты на их показаниях стояли недавние. Что бы за этим ни крылось, Кречетов оказался прав: дело Хейфеца не закрыто. Значит, если он, адвокат Самойлов, сунется на циклотрон без надлежащего основания, то неизбежно попадет в поле зрения нью-кагебе, как бы оно теперь ни называлось.
Продолжая свой пасьянс, Александр Петрович весь материал разделил на две части. Направо легло рациональное: доносы, экспертизы, отчеты; налево — иррациональное: кабала и призраки. За увесистую правую пачку Хейфец-младший уже заплатил и получит ее завтра же, за тощую левую стопку листков ему придется платить отдельно. Подумав немного, Александр Петрович переложил из левой пачки в правую два листка — в качестве наживки.