Титульное название записок этого замечательного путешественника, изданных в трех томах в 1894–1896 годах (работа над четвертым томом была прервана из-за смерти автора), таково: «По Белу-Свету. Очерки и картины из путешествий по трем частям Старого Света доктора А. В. Елисеева». Все три книги богато иллюстрированы 11 известными художниками, имена которых вынесены на титул. Весьма искусные заставки к главам и многочисленные рисунки — не менее одного на каждой странице — все подписаны художниками и, хотя, на мой взгляд, не отражают географических особенностей и всех деталей природы и быта народов тех стран, которые посетил А. В. Елисеев, оставляют очень хорошее впечатление. И самое, пожалуй, любопытное, что эти записки, весьма популярные среди читающей публики дореволюционной России, внимательно следившей за работой Географического общества России и его «вечного труженика» и «симпатичнейшего исследователя природы Старого Света», как именует Елисеева петербургский издатель П. П. Сойкин, были адресованы молодежи. Экземпляры книг этого автора, которыми я пользуюсь, довольно зачитанны, и каждый из них жирно проштампован: «Детская библиотека 1-ой Московской женской гимназии».
Но вернемся в Александрию. С невысокой стены форта открывается удивительный вид на город. Через узкий канал во внутреннюю гавань входят рыбацкие лодки и небольшие катера. Пологой дугой изгибается набережная. В своей самой старой части она засажена кокосовыми пальмами, которые издали кажутся расставленными по краям огромной зеленоватой вазы распустившимися гвоздиками. Упорные рыбаки с удочками сидят на огромных камнях мола. Один из них, к своей большой и вполне понятной радости, у нас на глазах вытащил серебристую маленькую рыбку.
Рядом с цитаделью Каит-бея находятся местный яхт-клуб и Океанографический институт с аквариумом. Хотя Средиземное море считается и не очень богатым рыбой, тем не менее рыбный порт со специфическим запахом сложенных в штабеля пустых плоских ящиков и с рыбацкими судами свидетельствует о том, что этот промысел продолжает процветать.
Рыбацкие лодки — маленькие, средние и большие баркасы с моторами, работающими на сжиженном газе (я вижу, как со специальной автомашины снимают тяжелые голубые баллоны и перетаскивают на баркасы), — не только теснятся на небольшом пятачке рыбного порта, опутанные развешанными для просушки нейлоновыми сетями, но и строятся. Несколько новых баркасов с еще не крашенными бортами стоят под навесами, а рядом с ними суетятся мастера.
Александрия, как Каир, да и любой город сегодняшнего Египта, забит людьми и автомобилями. С большим трудом наша машина пробивается к колонне Помпея через бедняцкие кварталы с закопченными серыми домами. На балконах сушится белье — обычная картина любого восточного города. Внизу, прямо на мостовой, среди грохочущих трамваев и большегрузных автомашин, коробейники на тележках торгуют кусками цветастых тканей, пластмассовой посудой, дешевыми конфетами с химическим привкусом. Один из них буквально вопит: «Любую вещь — за один египетский фунт». За этот фунт, цена которого постоянно падает на мировом валютном рынке, можно купить полотенце, резиновые банные тапочки, пластмассовую вазочку, открывалку для консервных банок или другую мелочь.
Колонна Помпея находится за высоким забором, отсекающим от города известняковый холм, где находятся развалины античного города. За забором не слышно городского шума. Высокие деревья манго и акации с длинными сухими стручками окружают небольшой домик музейных служащих. Вокруг колонны, поставленной императору Диоклетиану жителями Александрии в благодарность за помощь зерном в голодные годы и называемой по ошибке колонной Помпея, в беспорядке стоят небольшие гранитные сфинксы с отбитыми носами, которых доставили из других городов Египта. Сама колонна сделана из красного гранита и увенчана изысканной капителью. В глубине холма, на котором стоит колонна, пробиты цистерны для сбора дождевой воды и сделано подземелье, которое местный служитель выдает за древнее книгохранилище. Подземелье, в которое он нас отвел, благодаря своему микроклимату действительно могло бы быть книгохранилищем.
Во время этого посещения невольно вспоминаешь о месте этого города в нашей цивилизации, в частности в литературе, в том числе александрийской поэзии и ее последователях. Завоевания Александра Македонского ознаменовали начало эпохи эллинизма, в которой соединилось культурное наследие классической Греции с культурой других народов. Именно в этот период Александрия стала естественной культурной наследницей Афин и центром эллинизма, но в немного тяжеловесной для нашего времени александрийской поэзии много самобытного и оригинального.
Поэты александрийской школы не хотели походить па своих предшественников и воспевать мифических героев и богов. Главой новой школы стал Каллимах, потомок знатного рода, уроженец североафриканского города Кирена, получивший прекрасное образование в Афинах. Вначале скромный учитель начальной школы в родном городе, он затем перебирается в предместье Александрии и открывает свою школу. Каллимах пишет поэмы-манифесты, эпиграммы и льстивые послания монарху в надежде быть замеченным и приближенным к царствующей особе.
Каллимах призывает поэтов уйти от эпических форм классической Греции, от богов и героев, умирающих ради славы и общества, обратиться к отдельной личности с ее обыденными заботами и хлопотами. Каждая эпоха накладывает отпечаток на литературу. Вкусы жителей огромного города-космополита, волновавшихся за свой комфорт и свое место под солнцем, должны быть отражены, должны придать жизнь искусству. Каллимах этого добился. Его поэзия не обладала гротескным величием, но была понятна александрийцам и любима ими.
В древности Каллимаху приписывалось более 800 стихотворных и прозаических сочинений на всевозможные темы. Обычно его произведения были небольшими по объему. От Каллимаха сохранилась поговорка: «Чем больше книга, тем хуже».
Для этого поэта было характерно внимание к бытовым деталям, простой народной шутке, личной жизни людей[9]:
Пьяницу Эрасиксена винные чаши сгубили:
Выпил несмешанным он сразу две чаши вина.
Или другое, не менее колоритное стихотворение биографического содержания[10]:
Кто бы ты ни был, прохожий, узнай: Каллимах из Кирены
Был мой родитель, и сын есть у меня Каллимах.
Знай и о них: мой отец был начальником нашего войска,
Сын же искусством певца зависть умел побеждать.
Не удивляйся, — кто был еще мальчиком Музам приятен,
Тот и седым стариком их сохраняет любовь.
Каллимах известен также тем, что собрал в 120 свитках папируса антологию греческой литературы, названную «Списки. Каталог писателей, просиявших во всех областях образованности, и трудов, которые они сочинили». Этот аннотированный каталог Александрийской библиотеки известен и как «Таблицы» в 120 книгах. Имена писателей, сопровождаемые краткими биографическими и литературно-критическими заметками, располагались в «Списках» в систематическом порядке, по отделам. Это — древнейший опыт истории греческой литературы. Последующие представители александрийской поэзии дополняли и исправляли «Списки». Несмотря на то что Каллимах много и плодотворно работал при Мусейоне, на должность библиотекаря назначен был не он, а его ученик и соперник Аполлоний.
Отказ Каллимаха от воспевания героизма не был воспринят всеми его последователями. Один из учеников поэта, 20-летний Аполлоний, написал поэму о героическом походе аргонавтов за «золотым руном» и любви Ясона и Медеи. Собрав друзей, учителей и знатных горожан Александрии, среди которых был и Каллимах, он прочитал свою «Аргонавтику», вызвавшую бурю восторга у его приятелей и возмущение у зрелой публики. Каллимах пожаловался правителю, и Аполлоний был отправлен на Родос. Так к его имени прибавился эпитет Родосский. Здесь, на острове, он переработал свою поэму и вскоре приобрел как учитель и поэт такую славу, что родосцы даровали ему гражданство. Позднее Аполлоний Родосский возвратился в Александрию и возглавил Александрийскую библиотеку.