Климат Джербы давно занимал ученых и стал главным фактором, привлекающим сюда из Европы многочисленных туристов среднего достатка. Метеорологическая станция в Хомт-Суке, работающая с 1903 года, дает фактические данные для оценки этого природного феномена, в формировании которого принимают участие Средиземное море и знойные пустыни материка. Самый жаркий месяц на острове — август (средняя температура +29 °C), а самый холодный — январь (+12 °C). Средний перепад температур самого холодного и самого жаркого месяца равен 15°, тогда как в материковых точках, например в тунисских городках Меденина и Кебиля, лежащих на той же широте, что и остров Джерба, этот показатель составляет соответственно 18° и 22°.
Подобная термическая стабильность приводит к тому, что зима и весна на Джербе имеют несравненное очарование. Уже начиная с декабря безлистные миндалевые деревья покрываются пышными бело-фиолетовыми цветами, а вечнозеленые апельсиновые и лимонные деревья стоят в золотых и желтых плодах. Все это создает впечатление нереальности, сказки. Температура от +13° до +15° держится до апреля и затем постепенно начинает подниматься.
Чтобы лучше понять, почему европейцы именно в эти четыре месяца отправляются на остров Джерба, достаточно напомнить, что теплые дни с указанной только что температурой обычно наступают в Лиссабоне в марте, в Марселе — в апреле, в Берлине и Париже — в мае, в Дублине — только в августе. Не случайно в январе 1984 года на Джербе побывало 39,6 тыс. туристов, а ровно через год их насчитывалось уже 48,5 тыс.
Жаркое лето подкрадывается незаметно. В апреле — мае еще стоит теплая погода (+18°—21°), и только с июня начинается постепенное увеличение температуры на два-три градуса в каждом месяце. В самом жарком месяце — августе — среднемесячная температура составляет +27,5°, после чего так же медленно, как и весной, она начинает снижаться. Море снимает остроту температурных перепадов, что особенно заметно при сравнении с материковыми городами.
Особенности данного климата не остались не замеченными не только европейскими туристами. Французский путешественник Е. Гревен в своей книге, опубликованной в 1937 году, писал: «В Сфаксе вас уже покинула зима, в Габесе вы найдете весну, а в Тозере — лето. А на острове Джерба вы откроете пятый сезон, да-да, пятый сезон; здесь особый климат, несколько необычный, с большой сухостью воздуха, морским бризом, свежестью и ночными розами, рациональный и выдержанный во всем».
В 1942 году тунисский ученый С. Тлатли опубликовал книгу «Остров Джерба и его обитатели», в которой попытался выяснить причины этого удивительного климатического феномена и рассказать о его жителях, их берберском происхождении, религии и богатом прошлом. Об острове Джерба писали раньше, пишут и сейчас. Французский писатель Гюстав Флобер, собиравший материал для романа «Саламбо» о борьбе Древнего Рима с Карфагеном, посетил Тунис. Большой патриот Джербы, д-р С. Тлатли утверждает, что Флобер именно этому острову посвятил следующие восторженные строки: «…покрыт золотой пылью, зеленью и птицами, где лимонные деревья высоки, как кедры… где воздух так сладок, что не дает умереть…»
До того как я посетил Тунис, мне рассказывали, что на острове Джерба изготовляют особые тканые шерстяные ковры, которые пользуются большим спросом. Хозяин гостиницы, где мы остановились, знакомит нас с человеком, который может отвести в ковровую мастерскую. Несколько минут езды на автомашине — и мы у дверей одноэтажного дома. Нас встречает хозяин мастерской, и мы сразу же идем на склад. Здесь повторяется виденная много раз в Каире, Багдаде или Тегеране сцена. Мальчишки и другие работники склада снуют как муравьи, доставая с полок и из потайных углов шелковые и шерстяные ковры всевозможных цветов и размеров. Они разворачивают перед нами пять, десять, пятнадцать ковров! Я останавливаю это представление и говорю, что меня интересуют не эти замечательные ковры — они ручной работы, чисто шерстяные или из натурального китайского шелка, с орнаментом средневековой Персии или тунисского Кайруана, — мне нужны ковры, которые ткутся на горизонтальных станках и называются «клим». Но хозяин неумолим. Он перечисляет достоинства своих ковров, обещает отправить их в любую европейскую страну за небольшую дополнительную плату и для пущей важности добавляет, что вместе с братом имеет в ФРГ еще один магазин, в котором покупатели не переводятся.
Да, от опытного хозяина отвязаться трудно, и я иду на запрещенный прием, спрашивая, сколько стоит самый маленький из брошенных под ноги ковров. Он называет цену, и мы, переглянувшись между собой, говорим, что, к сожалению, такой суммой не располагаем. Интерес хозяина к нам сразу падает, и он устремляется к другой группе туристов. А мы неторопливо направляемся к выходу. Нас ведет мальчишка лет десяти, слышавший весь разговор с хозяином, ведет другой дорогой — через мастерскую. У металлических вертикальных рам, затянутых в паутину хлопчатобумажной основы, сидят женщины — старые, молодые и совсем девочки — и, проворно перебирая пальцами, продергивают цветные нитки. Перед каждой бригадой в три-пять человек, работающей над одним ковром, прямо к нитяной основе прикреплен сделанный на миллиметровке рисунок будущего ковра. Всего в этой мастерской трудится около 50 мастериц.
Шустрый мальчонка — его зовут Зейд — повел нас через мастерскую, явно не спросив на это разрешения хозяина. Я спрашиваю нашего симпатичного юного дружка, как он попал сюда и почему не учится.
— У меня здесь работает мать, — отвечает парнишка. — Отец уехал за границу на заработки. Когда же мне учиться, если я должен помогать матери кормить своих младших сестер и братьев.
Мы прощаемся, и, когда уже садимся в машину, мальчик кричит нам вслед:
— На центральной улице у мебельного магазина есть мастерская. Там делают нужные вам ковры. Работника зовут Мунджи. Он добрый и все вам покажет.
Действительно, у небольшого магазина с витриной, заставленной мебелью, производимой на фабрике города Сфакс, стоит обитый гофрированным железом высокий сарай. На створках открытых настежь дверей висят ковры, сделанные из толстых некрашеных шерстяных ниток белого, черного и коричневого цвета. Орнаменты — разные. Вот на белом фоне изображена виноградная гроздь, но если перевернуть ковер-клим, то этот рисунок видится уже деревом. Узор другого Клима представляет собой ломаные линии, идущие по краям ковра. Третий ковер — просто белый, и лишь широкая коричневая кайма оттеняет его белое поле.
В сарае стоит несколько горизонтальных двухъярусных станков, называемых «нуль араби». Именно на них — с помощью челнока и толстой нитки из натуральной овечьей шерсти — и ткется интересующий нас ковер. Его именуют словом «килим», а в Тунисе и Ливии, опуская первую гласную, — «клим».
Мунджи, молодой парень лет 25, оказался на месте и, встав из-за станка, согласился быть нашим гидом. Вот что мы узнали.
Для работы используется овечья шерсть — «суф аллюш», где «аллюш» означает «овца», «ягненок». На станке натягивается в два уровня «фарраша» (основа) из суровых хлопчатобумажных ниток. Для работы используется несколько ручных челноков — «наззек», в каждый из которых вкладывается «фара» (моток нужных ниток). Мунджи показывает отполированный до блеска с открытым верхом деревянный челнок длиной около 40 сантиметров с утонченными концами, в которые для утяжеления вделано шесть свинцовых бляшек. Уровни в станке меняются ногами с помощью «герс» (педалей), подвязанных через систему блоков к раме с натянутой основой. Колесики в этой системе, сделанные из дерева, называются «бакра». Во всю длину станка идет штанга — «деф», на которую руками опирается ткач, когда меняет ногами высоту уровней основы. Каждый ковер размером 1,5x1 м изготавливается на станке одним мастером за четыре дня и затем расчесывается металлической щеткой — «гурдам». Один клим стоит 15–20 тунисских динаров. Для сравнения можно сказать, что в первой мастерской ковры с персидским орнаментом, взятым со старых ковров, привезенных во времена турецкого господства из Ирана, стоят в 100–150 раз дороже.