— Дело касается наследства Жан-Жака Ланжеволя из Бар-ле-Дюка. Я внук его старшей сестры, Терезы Ланжеволь, которая в тысяча семьсот девяносто втором году вышла замуж за моего деда Мартина Шульце, военного хирурга брауншвейгской армии. Он умер в тысяча восемьсот четырнадцатом году. У меня сохранились три письма Жан-Жака Ланжеволя к его сестре и письма моих родных, в которых упоминается о его пребывании в доме моего деда, где он был проездом после сражения при Иене. Кроме того, я, разумеется, могу представить метрические документы, устанавливающие мое родство с ним.
Не будем утомлять внимание читателей подробным изложением всего, что говорил профессор Шульце мистеру Шарпу. На этот раз он изменил своей привычке и говорил весьма пространно. Правда, речь шла о том, о чем герр Шульце способен был говорить с неистощимым красноречием, ибо это была его излюбленная тема. Он стремился доказать мистеру Шарпу, англичанину, превосходство германской расы над всеми прочими. Предъявляя свои права на это наследство, Шульце главным образом ставил себе задачей вырвать его во что бы то ни стало из рук француза, который не способен распорядиться им с толком. Национальность его соперника — вот что больше всего возмущало профессора Шульце. Будь это немец, он, конечно, не стал бы настаивать на своих правах. Но то, что этот осмеливающийся выдавать себя за ученого француз может обратить свой громадный капитал на распространение французских идей, — эта мысль приводила его в исступление, он был готов на все, чтобы отстоять свои права.
Казалось, трудно было понять, что общего между этими политическими рассуждениями и наследством бегумы. Но мистер Шарп был достаточно опытным дельцом, чтобы уловить высшую связь между этими национальными чаяниями германской расы и персональными чаяниями господина Шульце в отношении богатого наследства. Они в сущности были одного порядка.
Однако никаких сомнений быть не могло. Сколь ни унизительно было для профессора Иенского университета оказаться в родстве с отпрыском низшей расы, тем не менее доказательства были налицо: бабка-француженка несла свою долю ответственности за появление на свет этого несравненного образца человеческой природы.
Правда, это родство было весьма отдаленным, и, следовательно, права профессора Шульце на наследство по сравнению с правами доктора Саразена были тоже весьма отдаленными. Однако мистер Шарп тотчас же почуял возможность найти некие якобы законные основания для поддержания этих прав и, исходя из этой возможности, почуял и нечто другое, весьма заманчивое для фирмы «Биллоус, Грин и Шарп», а именно: превратить выгодное дело Ланжеволя в еще более выгодный громкий процесс, нечто вроде «Джарндайс против Джарндайса» [12] Диккенса.
Глазам мистера Шарпа представились груды гербовой бумаги, актов, протоколов, отношений. Но тут же у него мелькнула еще более блестящая мысль — постараться привести своих клиентов, в их же, разумеется, интересах, к некоему обоюдному соглашению, которое принесло бы ему, мистеру Шарпу, почти столько же славы, сколько денег.
Итак, он сообщил герру Шульце, на каких основаниях наследником считается доктор Саразен, показал в подтверждение своих слов некоторые документы и дал понять, что, может быть, фирма «Биллоус, Грин и Шарп» и возьмет на себя попытку оттягать какую-то часть в пользу герра Шульце на основании его эфемерных прав.
— Весьма эфемерные права, сударь, и если дело дойдет до суда, вряд ли из этого что-нибудь выйдет.
Фирма может взяться за дело, только полагаясь на чувство справедливости, столь глубоко присущее каждому немцу. Оно-то и должно заставить герра Шульце признать за фирмой несколько иное, но гораздо более несомненное право — право рассчитывать на его благодарность.
Профессор Шульце обладал достаточной сообразительностью и не мог не оценить логического хода рассуждении талантливого дельца. Он, разумеется, немедленно успокоил его на этот счет, не уточняя, однако, размеров своей благодарности.
Мистер Шарп попросил разрешения дать ему время ознакомиться с делом и, всячески изъявляя Шульце свое внимание, проводил его до двери. Разумеется, теперь уж не было и речи о считанных минутах, которыми он так дорожил.
Герр Шульце удалился, вполне убедившись, что формально у него нет никаких прав претендовать на наследство бегумы. Но в то же время твердо веря, что борьба между германской и латинской расой — а вести эту борьбу долг каждого уважающего себя немца — несомненно должна завершиться торжеством первой.
Теперь главной задачей мистера Шарпа было прощупать на этот счет самого доктора Саразена. Вызванный телеграммой из Брайтона, доктор в пять часов вечера явился в кабинет поверенного.
[12] «Джарндайс против Джарндайнса» — в романе Чарльза Диккенса «Холодный дом» (1853) говорится о бесконечной, запутанной судебной тяжбе, продолжавшейся до тех пор, пока оспариваемое наследство не было поглощено судебными издержками. Диккенс обличает в этом романе косность и бюрократизм английского судопроизводства.