— Нет, — улыбнулся я, видя его искреннее беспокойство, от которого становилось теплей на душе. — Я в норме. Просто я многое понял за эти месяцы.
Я представил, что бы было, если бы в восемьдесят первом Волдеморт победил. Он бы стал законом, его бы превозносили, как спасителя темной магии, волшебники бы считали его героем, а несогласные бы быстро были подавлены. Он ведь тоже сражался за свои убеждения, тоже убивал за свои идеи. И если бы он победил, все совершенные им убийства тут же были бы оправданы.
Как и мои сейчас.
Но как ни крути, а убийство есть убийство, не важно, во имя чего оно совершено.
— Куда ты собрался? Не хочешь забрать свою палочку? — окликнул меня друг, когда я поднялся.
Он вытащил из кармана мою дорогую боевую подругу и швырнул её над моей головой с пакостной улыбкой, но я ловко её поймал. Этим нехитрым движением он давал понять, что относится ко мне по-прежнему. Что все хорошо.
— Спасибо, — сказал я. — Дай мне немного времени, я сам свяжусь с тобой.
Он серьезно кивнул.
Я всегда знал, что у меня самые лучшие друзья.
Выскользнув за дверь, я наложил на себя согревающее и бодро пошел в свой, почти уже бывший, кабинет. На этаже стояла тишина — не кричали больше заключенные, а патрульные не били по прутьям решеток дубинками, ветер не завывал в редких окнах, и не летали дементоры, покрывая стены инеем. Ведь я опустошил три верхних этажа.
Я оставил заявление на увольнение в дежурной и ушел как истинный англичанин.
Вещей набралось немного: шкатулка с воспоминаниями Дамблдора, парочка запасных мантий и ботинок, и наша школьная фотография с Роном и Гермионой в красивой деревянной рамке.
Вот и все, что я нажил за прошедшие годы в Азкабане.
Я вышел на площадку перед замком и втянул чистый, холодный, пропитанный океаном воздух в последний, как я надеялся, раз. Обвалы успели восстановить, тела — убрать, но следы крови и копоть от взрывов все ещё оставались на месте.
Я на секунду прикрыл глаза и увидел моих заключенных, слаженно прикрывающих щитами впередиидущих атакующих, гаснущий свет патронусов, зеленые вспышки, кровь, падающие тела. Вспомнил отвратительный запах теплых потрохов, в которые я упал, привкус крови на языке — своей и чужой. Казалось, что все это продолжается до сих пор, что я раскрою глаза и увижу трупы, вспышки проклятий, огромный череп и заползающую в его раскрытую пасть зеленую змею.
Я встряхнулся и открыл глаза. Площадь была пуста.
С каждым шагом прочь мне становилось все легче и легче. Теперь, когда я знал, что больше сюда не вернусь, что больше эта крепость не станет пристанищем для невиновных, что дементоров уберут и загонят куда-нибудь далеко, мне казалось, что в мире начали проступать краски. Тучи разошлись, открывая ярко-голубое небо, солнце ярко светило в глаза, заставляя меня щуриться и прикрывать их рукой, и даже волны, казалось, посветлели и приобрели глубокий синий оттенок. После шторма всегда наступает штиль.
— Прощай, — сказал я замку, обернувшись назад на аппарационной площадке на берегу. Замок возвышался над скалами, словно старый коренной зуб гигантского подводного монстра. Я чувствовал, как он давит на меня, почти слышал, как скрипят от злости его ставни и двери. Он не хотел отпускать свою добычу. — Ты почти переварил меня. Почти. Я усвоил урок.
И я растворился в воздухе.
***
За моим окном свили гнездо сойки, прямо на карнизе. Каждое утро я наблюдал за ними и радовался, что хотя бы у них все хорошо. Потому что у меня ничего хорошего не было: только огневиски, газеты, камерная музыка и моя футболка, в которой любил спать Том.
Неделю, кажется, я просто отходил от шока и травм. Не размышлял ни над чем, ничего не анализировал, просто пил, слушал музыку или страшные истории по колдорадио, читал историю Хогвартса и спал.
Дом без него опустел. Мой кошмар сбылся — я просыпался по утру, звал его, забегал в его комнату, спускался на кухню, поднимался на чердак — но его нигде не было.
Спустя неделю я нашел в библиотеке пергаменты, небрежно закинутые в ящичек стола для чтения. На всех был изображен я сам. Спящий на диване со съехавшими очками, смеющийся, с газетой в руках, небритый, счастливый, горько улыбающийся, грустный.
Огромная пачка пергаментов, и на каждом было мое лицо.
В заключении он рисовал лица из прошлого, здания и улицы, змей. Целая жизнь на пергаменте, теперь состоящая лишь из меня.
Я вылил остатки огневиски, умылся, побрился и отправился в гости к Уизли.
— Дядя Гарри! — запрыгнула на меня Роза, едва я вышел из камина.
— Привет, малышка. — Я крепко её обнял, подняв в воздух. — Как ты выросла с нашей последней встречи!
— Гарри! — следом в гостиную выбежала Гермиона. Едва я опустил Розу на пол, как Гермиона подошла ко мне резким шагом и отвесила звонкую пощёчину. — Идиот! Мы так волновались, Гарри Джеймс Поттер! Камин заблокирован, совы возвращают все письма! После того, что сказал Рон, я уж было подумала… — Она тоже кинулась мне на шею и разрыдалась.
— Прости, — искренне раскаялся я, обнимая её в ответ. Пушистые волосы как и прежде пахли яблоком, безопасностью и уютом. — Я был слегка… Не в себе, совершенно забыл, что на доме стоит защита, прости меня.
— Идиот, — ещё раз сказала она, отстранившись, и утерла глаза рукавом.
— Мама, не бей дядю Гарри, он и так грустный, — поджала губы Роза точно так же, как это делала сама Гермиона, когда была чем-то недовольна.
— Больше не буду, — улыбнулась Гермиона. — Беги, дорогая, нам с Гарри нужно поговорить.
Роза с подозрением зыркнула на мать, но все же послушалась и зашагала из гостиной, гордо вскинув голову.
Было безумно интересно наблюдать за тем, как в маленьком человечке проявляются знакомые черты обоих моих друзей.
Мы прошли на кухню и устроились за круглым столом. Гермиона взмахнула палочкой, и перед нами тут же появились дымящиеся белые чашки с чаем и вазочка с печеньем.
— Не спрашивай, как я, — сразу предупредил я её, едва она открыла рот. — Паршиво. Я не могу рассказать тебе всего, да и не хочу. Давай оставим меня и поговорим о том, что происходит. Ты справляешься? Рон?
Она поджала губы, и я чуть не хихикнул.
— Ну ладно. — Она со вздохом поставила чашку на стол. — Мы справляемся. Рон сидит с детьми, пока я разгребаю авгиевы конюшни. Без Волдеморта я бы не справилась, честно говоря. Он опытный политик и дает блестящие советы.
Я перестал дышать на секунду.
— Он… Помогает? — затаил я дыхание.
Гермиона посмотрела на меня слишком уж сочувственно. Конечно, она не была слепой, и не могла не заметить сходства Томаша Мендеса и Лорда Волдеморта. И конечно мимо её ушей не прошел тот факт, что он провел в тюрьме двадцать два года.
Какие выводы она сделала — один Мерлин знает.
— Он не спрашивает о тебе. Но когда кто-то произносит твое имя — он начинает прислушиваться. Что между вами произошло, Гарри?
Я не мог пока рассказать ей все. Я не был к этому готов.
— Все сложно, Гермиона, — покачал я головой. — Я не знал, кем он был. И он сам не знал, пока я не пропал. А теперь он вернул себе память, и я уже не понимаю… Ничего не понимаю.
— Вам нужно поговорить, — уверенно сказала она. — Я читала о том, каким он был тридцать лет назад, и вижу, какой он теперь. Раз уж он не оставил нам иного выбора, кроме как смириться с его существованием, было бы неплохо понимать, чего от него ждать в будущем.
Я поспешно кивнул, соглашаясь. Слишком поспешно.
Действительно, я расклеился и размышлял о чувствах, пока по министерству расхаживал сам, Мордред бы его сожрал, Волдеморт! Нужно было срочно с ним поговорить, все выяснить, прояснить, узнать…
Я начал повторяться. Какой же я идиот.
— А ты можешь связаться с ним? Пригласить его сюда? — Я пытался скрыть надежду в голосе.
Но по взгляду Гермионы понял, что не вышло.
— Ты думаешь, что я приглашу в свой дом Темного Лорда прошлого столетия? Гарри, ты настолько ему доверяешь? Ты что, до сих пор любишь его?