Гермиона кивнула, принимая мое решение, но унизительная жалость из ее взгляда никуда не ушла, и я поторопился сменить тему.
— Надеюсь, ты помнишь, что семь лет назад ты проиграла мне в карты желание назвать сына Сириусом? — я кинул выразительный взгляд на её живот.
Она расплылась в счастливой улыбке. Я наблюдал две её предыдущие беременности и понять, что она снова ждёт ребенка, было нетрудно.
— Догадался, значит? — хмыкнула она, положив ладонь на живот. — А что, если будет девочка?
— Сириусина — как тебе такое? — Я задумчиво постучал пальцем по губам. — Или Сириусанна!
— Ты хочешь, чтобы моего ребенка ненавидели сверстники? — возмутилась она. — Только через мой труп! Карточный долг свят, поэтому сын будет Сириусом, но мою дочку не смей обрекать на несчастное детство!
Я засмеялся, испытав облегчение. Беременную Гермиону легче было сбить со следа, чем Гермиону без постоянного токсикоза, перепадов настроения и желания посетить туалет. Будь я женщиной, я бы остался бездетным, видит Мерлин, переносить такие испытания — удел морально сильных людей.
Если родится будущий Сириус Уизли — он проклянет своего дядюшку Гарри за нелепое сочетание имени и фамилии, но это внесет в мою жизнь много-много радости и веселья, поэтому я рассчитывал именно на парня. Своих у меня уже точно не будет, я — последний Поттер, этот род умрет вместе со мной, так что я должен был оторваться на детишках моих друзей как следует.
Я вернулся домой в странном расположении духа. Новости о беременности Гермионы очень радовали, я сразу вспомнил, как мы сидели в Азкабане и мечтали, кто и чем займётся в будущем. Гермиона и Рон исполнили свою мечту — он уволился из Аврората, а она стала Министром Магии и забеременела третьим ребенком.
А я не купил дом на берегу моря, не завел собаку и не стал счастлив с Томом. У меня были только моя рукопись, проблемы с алкоголем и постоянно орущий прожорливый книззл. Но это было лучше, чем смерть в бою или в клетке от голода, так что я не жаловался.
Жизнь продолжалась.
Я шел из Министерства Магии пешком через осенний парк, разглядывая украшенные к Хеллоуину витрины и случайных прохожих. В квартале от Гриммо я остановился около невзрачной кафешки.
«Мне тридцать пять, — подумал я. — Мне тридцать пять, и у меня в жизни есть только сомнительного качества мемуары, кот и бутылка».
Я окинул взглядом скромную вывеску, решив, что надо с чего-то начинать, и вошел внутрь.
В кафе «У Джерри» оказался вполне пристойный кофе.
Так в мою жизнь вошли ежедневные прогулки в парке и ланч в кафе «У Джерри». Иногда я болтал с барменом, которого по злой иронии звали Том. Магглы не знали, кто я, не смотрели с ужасом или восхищением, и с ними было легко и спокойно.
В парке у дома я познакомился с миссис Файнс и ее ирландским волкодавом. Пес был огромный, черный и совершенно дурной, чем неуловимо напоминал о Сириусе. Я неспешно брел рядом, пока миссис Файнс рассказывала о своем племяннике и маленьких внучках, и думал не завести ли мне собаку, как и мечтал, но потом вспоминал Азкабана. Он бы перегрыз мне горло, а потом закусил собакой.
Моя жизнь казалась рутиной, чередой серых будней без единого яркого события, но я был благодарен судьбе за этот перерыв. Может быть, я смогу успокоиться.
Я перестал постоянно искать любые упоминания о Томе в газетах, и его кресло у камина перестало вызывать тупую боль в груди. Я помнил его, продолжал любить и не разлюблю, наверное, никогда. Но теперь я смогу жить с этой любовью и не допущу, чтобы она меня сломала.
***
Этим утром я проснулся от запаха кофе и пирога с почками и недоуменно нахмурился. На часах было уже девять утра, а значит, это мог быть только Рон. Наверняка Гермионе опять показалось, что я их избегаю — хотя на самом деле я просто отклонил приглашение на еженедельный субботний ужин — и она отправила Рона разобраться.
Я уже не маленький мальчик, чтобы выслушивать наставления о том, как нужно жить. Я большой мальчик, желающий справиться с кризисом самостоятельно.
— Вместо того, чтобы пилить меня, вы могли бы заняться собственными… О!
Я так резко остановился, что пнул пяткой идущего следом Азкабана. Он заорал сиреной.
— Что это за страшный зверь? — Волдеморт невозмутимо сидел на своем обычном месте и пил крепкий кофе. Он был без мантии, в одной белой рубашке с закатанными рукавами и в черных брюках.
Я протер глаза руками, но картинка не изменилась — он все ещё был на моей кухне.
— Это Азкабан, — ответил я, все ещё пребывая в ступоре. — Он книззл.
Я как будто провалился в прошлое. Сколько раз я спускался вот так на кухню на запах кофе, а он встречал меня, уже одетый и бодрый. А я точно так же стоял в одних домашних штанах и мятой футболке, мои волосы торчали в разные стороны, на подбородке недельная щетина, а глаза красные от недосыпа.
— Не замечал за тобой любовь к домашним питомцам. — Он отпил из чашки и смерил меня внимательным взглядом.
Я не знал, как реагировать на это. Я как-то раз мечтал, что однажды спущусь сюда и увижу его, но в моих мечтах он сразу меня целовал, а я был умыт и причесан.
На столе стоял полный кофейник, и я решил начать с малого — налить себе кофе. Под его цепким взглядом я призвал себе чистую чашку, наполнил ее и сделал первый глоток, прислонившись к гарнитуру, чтобы обрести хоть какую-то опору.
— Я нашел его у мусорки за Дырявым котлом. Не бросать же было, — пожал я плечами спустя время.
Он молча смотрел на меня.
Книззл подошел к нему, обнюхал его ботинок, фыркнул и ушел, высоко задрав хвост. Бесстрашное животное, совсем не боится Темных Лордов. Кажется, он его одобрил.
— Зачем ты пришел? — я не хотел задавать этот вопрос, потому что боялся услышать ответ, но в голову ничего больше не пришло.
Приглядевшись, я заметил, что он тоже выглядел не совсем здорово: под глазами залегли темные тени, кожа словно потеряла свое внутреннее сияние, он похудел, от чего скулы проступили отчетливее.
— Поговорить. — Он прищурился, и у меня сжался желудок.
— О чем? — Я сел напротив, потому что ноги внезапно решили меня подвести.
— Ты встречался с Криви, когда я жил здесь?
Я подавился кофе и выплюнул его обратно в чашку. В неловкой тишине я прокашлялся и уставился на него слезящимися глазами.
— Нет, — решил ответить я. — Конечно, нет. Я сошелся с ним уже после того, как ты… Ушёл.
«Бросил меня», — я не сказал этого вслух, но он как будто понял.
— Тогда почему все были уверены, что это не так?
— Кто — все? — Я не понимал смысла этого разговора и начинал нервничать. Он был так близко, а я даже не мог прикоснуться к нему, не мог посмотреть в глаза и взять за руку как раньше. Это было невыносимо.
— Все твои подчиненные.
Я начал вспоминать события тех дней. Разве было что-то такое? Только Стив…
— Ничего не было, — ровно ответил я, серьезно посмотрев ему в глаза. — В то время Колин был мной увлечен, и Стив неправильно все понял. Вот и все. Я никогда бы не стал…
Я замялся. Что я мог сказать? Изменять? Но мы с ним не были в отношениях. Я любил его, но теперь говорить это было неуместно, не тогда, когда он так холоден и отстранен.
— Я верю тебе. — Он не отрывал взгляда, и я почувствовал знакомое чувство падения вниз с большой высоты.
Мы снова замолкли. Он беззвучно пил кофе, а я пялился в свою чашку с выплюнутой бурдой и лихорадочно пытался придумать, что делать.
— Не предложишь чего-нибудь по…
— Огневиски будешь?
Мы сказали это одновременно, и я неловко засмеялся, а он только кивнул. От этого скупого, вежливого жеста мне вновь стало неловко. Я достал свою последнюю заначку из шкафчика с крупами, призвал два стакана, разлил золотистую жидкость и понял, что у меня трясутся руки, только когда пролил немного на стол.
Я поставил перед ним стакан и сел напротив, отстраненно отметив, что никогда ещё не пил с девяти утра.
— Ты хотел поговорить только о Колине? — криво улыбнулся я, отсалютовав стаканом.