— Держишь? — крикнул Самсонов. Потом поднял с земли смолевые сучья, помахал ими, и они загорелись, освещая и водовороты омута, и притихшего на рыбине Ромку. Самсонов снял брючный ремень и продернул его через налимьи жабры.
— Ну и поросенок, — довольно сказал он. — Давай к костру.
Самсонов, как и все рыбаки, неплохо разбирался в кулинарном деле.
— Налима будем печь. В собственном соку, — сказал он, осматривая добычу. — Правда, без соли.
Он завернул рыбину в какие-то листья и обмазал глиной. Отодвинул угли в сторону, вырыл ямку на месте кострища, затем уложил в нее налима. Потом дышащие жаром угли снова сдвинул на место. Минут через двадцать мальчишки с аппетитом принялись за еду.
— Слушай, Самсонов, — сказал Ромка. — Как ты думаешь, что это за люди здесь были. По-твоему, они мошенники? И почему они приплыли именно сюда, на остров?
Самсонов перестал жевать и признался:
— А то я знаю? Сам ничего понять не могу. Головоломка да и только…
Галка Павлова любила своего дедушку и гордилась им. В праздничные дни он надевал форменный шахтерский мундир, и на кителе загорались боевые ордена и медали, все три знака «Шахтерской славы». Галкин дед Иван Савельевич военными дорогами дошел до Берлина и на рейхстаге оставил свою роспись. В шахте бригадирствовал у забойщиков и не раз побивал рекорды угольного бассейна. Огромный портрет Галкиного дедушки висел в музее шахтоуправления. Здесь он был прописан навечно.
Галкин дед не раз приходил в школу и рассказывал о крепкой дружбе, о трудном горняцком хлебе. И слушали его всегда с интересом. Понятно, таким дедушкой нельзя не гордиться. Он уже несколько лет на пенсии, но дома сидит редко. Иван Савельевич постоянно чем-то занят. Галка однажды пожалела его, а он взял да чуть не обиделся.
— Глупая моя внучка, — по-дружески сказал он. — Ведь я коммунист. А работы у коммунистов — край непочатый, и никто за них ее не сделает…
Вчера Галка рассказала дедушке о возможной поездке в Шушенское, и тот оживился.
— Побеждайте своих соперников, и я поеду вместе с вами. Давно мечтал побывать в ленинских местах.
А вот сегодня… Сегодня необычно рано Галку разбудил дедушка и, подождав, пока внучка проснется окончательно, сказал:
— Пришла мама вашего Ромы, вся в слезах, и говорит, что мальчик не ночевал дома…
Галка накинула халатик и вышла в гостиную. Боевая и занозистая девчонка, которую во дворе называли атаманшей, не выносила слез. При виде плачущего человека ей хотелось расплакаться самой. И она ничего не могла поделать с этой своей слабостью.
Мать Ромы всхлипывала:
— Он никогда больше чем на полчаса не задерживался. А здесь нет целую ночь, целую ночь!..
Павлова хорошо знала тихоню Ромку и понимала, что если тот не ночевал дома, то случилось что-то необычное.
— Мне говорили, что он должен был пойти на рыбалку с Самсоновым из пятого «А», — вспомнила Галка.
— На рыбалку? Час от часу не легче, — всполошилась Ромкина мама. У нее из глаз катились слезы. — Надо скорее идти к Самсоновым…
Но Галка не знала, где они живут. На выручку пришел дедушка:
— Если это знаменитый лодочник Самсонов, то бывал я у него…
На улицах еще не было прохожих, лишь дворник шаркал метлой по асфальту площади, поднимая тучи пыли.
Самсонов-старший нес ведра с водой. Узнав Павлова, он поставил ведра на дорогу и протянул руку:
— Приветствую вас, Иван Савельевич. И вы здравствуйте, — кивнул Самсонов в сторону Ромкиной мамы.
Когда узнал, чем обеспокоены пришедшие, неопределенно сказал:
— Верно, нет нашего варнака дома. Только не думаю, чтобы что-то плохое произошло. Всякое, конечно, случается, но я на своего Витюшку надеюсь. Он у меня парень смекалистый, закаленный.
Разговор с Самсоновым-старшим немного успокоил Ромкину маму, она вытерла слезы. Взрослые договорились подождать часок-другой, если ребята не обнаружатся, сообщить в милицию и начать поиски.
Лекарства, которые дала Ирина Владимировна, сбили жар, и Копытов заснул. Во сне он видел начальника отделения — пожилого майора. Тот жал старшине руку и говорил:
— Поздравляю, Егор, с переводом в уголовный розыск.
Копытову было больно от крепкого рукопожатия, но он молчал, потому что рассказывать о снесенной с пальцев коже и вообще о случае на Быстрянке инспектору не хотелось — уж очень бы в невыгодном свете предстал он перед начальством. Потом майор куда-то исчез, а старшина стал повторять свое имя, и слово «Егор» звучало для Копытова непривычно мягко и ласково. Почему бы это? И он вспомнил — ведь это же Ирина Владимировна вчера назвала его просто по имени.