— Сейчас мы произведем обыск в присутствии понятых и сотрудников милиции. Вот постановление прокурора. Я думаю, что у нас с ними взаимный интерес к вашей персоне. Итак, приступим, товарищи.
— Я могу заказать разговор с отцом? — только и спросила Ирина Александровна, не находя места своим рукам. На Семена Михайловича она старалась не смотреть.
— В этом нет нужды, — спокойно ответил майор Ильюшенко, — Александр Филиппович прибудет сегодня самолетом. Он почти в курсе дела. Ваш муж, Ирина Александровна, (это уже не секрет) передал документы из сейфа вашего отца иностранной разведке.
И тогда Ирина Александровна, разом выплеснула все свои чувства и к Семену Михайловичу, и к моменту, который переживала теперь: она подошла к Неживлеву и ударила его ладонью по лицу…
Обыск длился недолго. Он шел параллельно: сотрудники КГБ фотографировали пустой сейф, снимали отпечатки пальцев, милиционеры искали следы убийства. И нашли доказательства: в стенном шкафу отыскалась застежка от пояса Караваевой, а в багажнике — нитка от ее платья… Семен Михайлович, не в силах что-либо придумывать и запираться, рассказал, где они с Красновым закопали труп девушки. Не отпирался он и от преступных фактов, связанных с Глайдом. С ним ему еще предстояла очная ставка…
Через несколько часов в ресторане «Узбекистан» был арестован Краснов. Как раз в тот момент, когда он собирался заказать себе пикантный обед. Краснов считал себя гурманом. В отличие от Неживлева, он всячески пытался запутать следствие, юлил, врал, отпирался от очевидных фактов, и не подписал обвинительный приговор, изображая из себя невинно оклеветанного праведника. По показаниям Неживлева были заведены уголовные дела и на других лиц, мелькнувших на страницах этой повести. И лишь когда реально возникла высшая мера наказания за все преступления, Краснов заговорил и вылил все накипевшее на душе, выплеснул зло. Никого не забыл, даже тех, про кого не упомянул его бывший друг Неживлев. На очной ставке они обменялись «любезностями» — Неживлев обозвал Краснова убийцей, а тот в ответ крикнул, что-то уж вовсе неприличное. На том дружба и закончилась…
Нортон Глайд был выдворен из пределов СССР. Газеты Соединенных Штатов Америки лишь упомянули об этом факте, правда, вскользь, как всегда подвергая сомнению шпионскую деятельность сотрудника их дипломатического представительства. Николай Петрович Игин, как и задумал, сбежал, и на него был объявлен всесоюзный розыск, как на особо опасного преступника: с фотографий, вывешенных в людных местах, на прохожих смотрела невинная лисья физиономия, никак не укладывавшаяся в сознании с тягчайшими преступлениями. Деятельность дяди Васи «Грума» также прикрыли и на него завели уголовное дело, впрочем, как и на Чурикова, Кольцова и Карнакова. Кольцова нашли в собственном подъезде без сознания с тремя ножевыми ранами — постарались те же его «коллеги» по работе, и врачи с трудом выходили его. На следствии он все выложил начистоту, надеясь, что это учтется во время суда. На адвоката Вересова прокуратура собирала материал, пока что ограничившись подпиской о его невыезде. Ирина Александровна боролась за имущество как тигрица за своих детей и кое-что сумела отстоять. Генерал Неживлев подал в отставку — история с сейфом и зятем надломила его, и он второй месяц лежал в больнице.
На суде в последнем предоставленном ему слове, Краснов неожиданно вспомнил дом, где он проживал на пятнадцатом этаже и огромный лестничный пролет между перилами, всегда притягивавший его взгляд. На мгновение Краснов поднял осунувшееся жесткое лицо и сказал, что вся его жизнь напоминает ему этот пролет, бездонный и страшный. И трудно было понять, говорил ли он об этом искренне, или автоматически — из привычки к позерству. Во всяком случае, это прозвучало образно и правдиво: каждый в зале представил в эту минуту пролет, похожий на пропасть, оканчивающийся тупиком и мраком…
Оба они, и Краснов и Неживлев, были приговорены Верховным Судом СССР к высшей мере наказания. Кассацию о помиловании Президиум Верховного Совета отклонил.