Со времени ее нового брака прошло ровно два года. Любила она Новикова по-прежнему сильно и даже ревновала, хотя и повода вроде не было. На женщин Новиков не засматривался, а уж тем более не заглядывался на улице, считая это обыкновенной мужской мерзостью. Внимание подруг Ирины Александровны принимал небрежно, с известной долей снисходительности. Часто, уезжая по служебным делам, он возвращался изголодавшийся по ней. Дочь Ирины Алена любила Новикова и, хотя часто вспоминала об отце, мать за новый брак не осуждала.
После смерти Бориса остался архив, но Ирина никогда не заглядывала в бумаги. Первые месяцы не могла притронуться — было больно и горько, а потом по другой причине — посчитала, что предала его память, так быстро сойдясь с другим человеком. А в последнее время вдруг стала вспоминать Лосева, и стало ей его явно не хватать. Причину этого она не могла объяснить даже себе самой. Ну разве Лосеву сравниться с Новиковым? Только и Виталию Романовичу не хватало одной черты Лосева — естественной чуткости. Конечно, не знал бедный Борис Викторович всех ласк и тонкостей, которыми в совершенстве владел Новиков: бывало придет с работы, еле ноги волочит, умоется, пожует чего-то наспех, и скорей снова за письменный стол, теорему добивать. А на ходу прикоснется к Ирине, проведет рукой по ее волосам и будто застесняется, вроде как чувствует, что неудобно взрослому человеку так раскисать. И все, ничего больше, а все равно, запомнила Ирина этот жест, так запомнила, что вдруг стало ей не хватать этого. Гнала от себя эту мысль, говорила себе, что все это от пресыщенности мужскими ласками Новикова, а все равно понимала в душе, что идет эта неудовлетворенность совсем от другого. А вот от чего, уяснить не могла.