— Странный день, — произнесла, наконец, Элиза, — обычно я провожу его в лесу, чтобы побыть в одиночестве. Поэтому так разозлилась, когда заглохла машина. Но вы мне совсем не мешаете.
— Спасибо и на этом, вы мне тоже не мешаете!
— Не придирайтесь к словам. Должна сознаться, что в первое мгновение, когда увидела вас, мне показалось, что вы источаете для меня большую опасность. Теперь это ощущение прошло. Я обычно не ошибаюсь в людях и первое впечатление самое верное, но думаю, что на этот раз меня мое чутье подвело. Странно, отчего возникло то чувство…
Я молчал, думая о своем и в то же время размышляя над словами Элизы: какое у нее потрясающее чутье, не хуже, чем у выпускников полковника Шелли! Я ведь и в самом деле представляю для нее опасность, плету, как паук, свою липкую сеть, плету обдуманно, зная, во имя чего я это делаю.
— Пойдемте, если вы не передумали, — Элиза затушила недокуренную сигарету, вышла из машины и пошла вперед, не дожидаясь меня. Какая напряженная спина, такая бывает у собак, которых приманивают ласковым словом и рукой и которых тянет ж этой ласковой руке, но в то же время их не покидает чувство опасности. Элиза не тянулась ко мне, но поскольку не отвергла знакомства, чувство настороженности не покидало ее, оно зародилось и жило в ней, может этим самым подогревая интерес ко мне. Если так, она не успокоится, пока не узнает меня лучше. Что ж, это мне только на руку: интерес может перерасти с ее стороны в серьезное чувство.
Она шла впереди меня чуть покачивая бедрами. Обычно, женщины это делают, стараясь привлечь к себе внимание мужчины, но Элиза наверняка так ходила всегда, это была ее обычная походка и ее совсем не беспокоило, что об этом подумают другие. Так случается, когда порядочный человек случайно произносит слово, имеющее двойной, неприличный смысл, но того человека это тоже не беспокоит, потому что он не знает этого дурного смысла.
— Шагов через пятьдесят за поворотом будет поваленное дерево. Там я всегда делаю привал: сижу, курю, размышляю. Странно, что я вам об этом рассказываю…
Мы прошли эти пятьдесят метров и нам открылась поляна с лежавшим на земле деревом без коры. Неподалеку расположился огромный, не менее метра в высоту, муравейник с большими черными муравьями.
— А эти аборигены не беспокоят? — я показал рукой на муравейник.
— Нет, у них свои заботы. Случается, что какой-нибудь заблудившийся путешественник щипнет за кожу. Я им прощаю, в конце концов, ведь я у них в гостях. Вы знаете, Дик, этот муравейник вызывает у меня особенно острое чувство соприкосновения с природой, она предстает в его лице девственной и нетронутой. Не правда ли?
Элиза присела на лежащий ствол, одернув юбку на коленях. Она была ужасно осмотрительной в этом вопросе, в отличие от других женщин, которые, если у них чуть-чуть не кривые ноги, стараются непременно открыть их всему свету. А эта всегда начеку, не дай бог заголится нога. Я это заметил еще в машине.
— Что вы молчите, Дик, вы равнодушны к этому муравейнику?
— Не знаю, что и сказать, я всегда в лесу отмечал только то, что вызывает опасность. Мне было не до философии и сантиментов.
— Что же вы отмечали, Дик?
— Я же сказал — опасность, — ответил я, располагаясь рядом. — Нет опасности — хороший лес, опасность — плохой лес, но на то он и лес, чтобы от этой опасности укрыть.
Элиза округлила глаза.
— Что же вы, в таком случае, делали в лесу? Вы представляли себя героем романов Фенимора Купера? — в голосе после начального удивления сквозила насмешка.
— Я? — Переспросив, я тянул время, мгновенно считая варианты допустимой информации. Решил, что можно говорить почти все. Это я решил еще раньше, но сейчас окончательно пришел к этому. Почти все, потому что в это «почти» никак не могли просочиться сведения о моих неблаговидных делах. — Я скрывался в лесу, таился, полз через него с автоматом в руках. Лес был для меня и защитником, и врагом одновременно: ведь он укрывал не только меня, но и скрывал моих врагов.
— Вы воевали? Мне казалось, что войны давно закончились.
— Большие закончились, а малые продолжаются.
— И как вас угораздило попасть на эту малую войну?
— По найму, я завербовался.
— Я слышала об этом. Колониальные войска, кажется так?
— Нас называют по-разному, но обычно иностранными легионерами.