Блэйк осознавал, что та сумма денег, которую назовет доктор, повергнет его в шок. Однако и он понимал, что больной любовью человек не перед чем не остановится, чтобы спасти свою любовь. Особенно, если это была любовь отца к ребенку. И хоть Тайлер не был отцом Карли, он знал, что испытывал к ней именно ту любовь, которой не даст угаснуть даже в самые худшие моменты своей жизни. Он никогда не поставит на ней крест и в тот день он делать этого не собирался тем более!
***
Скрипучая от каждого движения раскладушка в ту ночь держала на себе одного из немногих в городе G, кто не спал в поздний час. Тайлер лежал на спине, сложив руки с переплетенными между собой пальцами на груди. Он был настолько погружен в свои мысли, что не слышал даже тиканья часов над своей головой. Ему было совершенно не до них и даже не до крохотной трещинки на потолке, рядом с которой малыш-паук плел себе свое уютное гнездышко. Тайлер, как и его сестра, спокойно относился к паукам, хотя порой и пугался, если они возникали перед его глазами слишком уж неожиданно. Впрочем, это было неудивительно, ведь он пугался всего, что его окружало и вовсе не от отвращения. Сложно было испытывать отвращение ко всему миру, а равнодушие – легче простого.
Но на тот момент Блэйк испытывал равнодушие и страх далеко не ко всему. Он погрузился в полное понимание того, что жизнь его перевернулась вниз головой и придется привыкнуть к этому.
Карли умирала. Одной лишь этой фразы хватало, чтобы у Тайлера потекли слезы, которые стекали по вискам к ушам, пока он лежал на спине и молча смотрел в потолок. Он мог бы разрыдаться и впасть в истерику, мог бы отдаться тьме и бессознательному покою, мог бы, наверное, просто покончить с собой. Наверное, он мог бы. Но он просто лежал. Лежал и думал о том, что на то, чтобы раздобыть ту сумму, которая была необходима, чтобы излечить болезнь Карли, была слишком нереальна для него. Разве можно было заработать такую огромную сумму простому музыкантишке, который едва ли мог позволить себе купить новые ботинки. Он тратил все на Карли, он готов был голодать ради того, чтобы раздобыть лишний кусок еды для нее. У него было совсем мало одежды, которую он носил еще с тех пор, когда еще была жива его мать. Бережное отношения к вещам научило Тайлера делать так, что даже его лиловый пиджак не выглядел на свои годы. А все это было ради чего? Ради того, чтобы можно было одеть Карли. Чтобы купить ей игрушек, книжек, тетрадей или карандашей. Она росла и развивалась и это она должна была увидеть жизнь, а не Тайлер. Ему, человеку, переступившему порог тридцатилетия, надеяться было не на что. Но ом мог подарить надежду своей сестре. Он хотел ей ее подарить, но тех денег, что он зарабатывает ему никогда не хватит. Нужно будет тратится на лекарства, которые прописал доктор Клаус, нужно будет отправить Карли в хороший колледж. Нужно будет пытаться жить дальше, хотя дальше так же, как раньше, уже точно не получится. На вряд ли даже Альберт сможет помочь. Он и без того поддерживал Блэйков в материальном плане как мог, и требовать от него большего было бы просто извращением.
Можно ли было представить себе кошмар хуже? Тайлер даже не помнил, как добрался до дома и как он смог так стойко продержаться в компании Карли, делая вид, что ничего не случилось. Наверное, нечастая игра в оперных постановках все-таки научила его актерскому мастерству.
Тайлер понимал, что он не мог даже встать. Он весь дрожал так, будто пил весь день, а руки и ноги казались ему свинцовыми, совсем тяжелыми и лишенными сил даже на то, чтобы взять в руки смычок. Ему на минуту казалось, будто умирал он сам. Медленно, унизительно и мучительно.
Карли знать правду было совсем не нужно. Ей не нужно было лишний раз беспокоится, доктор сказал, что это может вызвать сильную головную боль. Но он совсем не осознавал, наверное, в тот момент, какую боль испытывал Тайлер. Конечно, ведь у него, у Арчибальда, было трое здоровых взрослых сыновей, он не терял ни одного из них. А Тайлер был к этому близок и с каждой секундой, как ему казалось, чувствовал, что становился все ближе к тому, чтобы потерять свою возлюбленную сестренку.
Он не знал, как будет смотреть ей в глаза.
Запись тридцать шестая
«Запись тридцать шестая. Возможно. Дневник пятый.
Я и раньше чувствовал себя жалким человеком, но теперь я даже не ощущаю себя человеческим существом. Я не знаю, отвернулся ли от меня Всевидящий или его глаза все еще смотрят на меня и наслаждаются всем этим ужасом, который мне приходится переживать. Усмехается ли он мысленно, глядя на мою беспомощность. Я даже не человек. Я не человек.