Риннон прикусила губу от болезненных ощущений и, почувствовав свободу от хватки на волосах, обессиленно сникла, прижавшись щекой к постели. Он продолжал входить в нее, иногда останавливаясь и желая оттянуть момент кульминации, и, дотянувшись до ее аккуратной груди, нежно сжимал ее в широких и горячих ладонях. Его ласка на фоне насилия казалась странной и неуместной, и Риннон не ощутила того возбуждения, которого он хотел добиться, лаская пальцами напряженные соски, поглаживая живот, спину, бедра. Внутри она была горячей и тесной, но все-таки не такой влажной, какой должна быть разбуженная ласками самка.
Самка, пахнущая притягательно вкусно. Самка, с этого момента принадлежавшая только ему.
- Ты можешь ненавидеть меня, маленькая ведьма, но теперь каждый из моих воинов отдаст за тебя жизнь, - склонившись как можно ближе, шепнул Альмод, а потом запрокинул голову, выпустил клыки и впился в подрагивающее от его толчков плечо. Ее громкий крик смешался с его - животным, и Риннон распахнула глаза от боли, вытягивая ноги и падая на живот. Тут же тяжелое тело навалилось сверху, прижало к кровати, и горячее дыхание коснулось уха: - Не шевелись, иначе будет больно: и тебе, и мне.
Он перенес основную тяжесть на согнутые локти, но не торопился выходить из нее, хотя она была точно уверена, что он достиг желаемого.
- Оставь меня, - потеряв всякий страх перед ним, шепнула она. Ей казалось, что внутри нее становилось тесно, будто его член вырастал в размерах и все больше заполнял собою.
- Придется потерпеть, - от его тела было жарко, с плеча стекали алые струйки крови, пропитывающие постель под ней, и Риннон сжимала в кулаках простынь, безразлично глядя куда-то в стену. Сейчас она не чувствовала ни страха, ни боли, ни обиды, только дикую усталость и желание остаться в одиночестве. Но Альмод будто назло не покидал ее истерзанного тела, просто лежал сверху и дышал в затылок, иногда касаясь губами ее скулы и виска, на котором уже выступили бисеринки пота.
У него были очень нежные губы.
И руки, когда он провел кончиками пальцев по ее плечу, талии, бедру, в конце слегка сжав его. Слишком аккуратно для пылавшей до этого злости.
- Меня зовут Риннон, - будто в пустоту прошептала она, с такой тихой обреченностью, что Альмод не мог не ощутить вину за надругательство, которого она не заслужила, но которое было попросту необходимо. И когда-нибудь она поймет это.
Иногда приходится жертвовать чем-то важным, чтобы хотя бы жить.
Его возбуждение успокаивалось, дыхание приходило в норму, и он сделал попытку выскользнуть из нее. Терпимая боль свидетельствовала о том, что его член принимал былые размеры, и Альмод повел бедрами назад, положив ладонь на ягодицы Риннон, когда она потянулась за ним. Потому что растягивающиеся от его манипуляций мышцы с трудом выпускали разбухший орган. Сильным нажатием он пригвоздил ее к месту и через боль подарил свободу, и пока он поправлял свою одежду, она не шевелилась, лежала так, как он ее оставил. Только костяшки пальцев побелели от напряжения.
- Большая королева... - заметив кровавые разводы на ее бедрах, сказал он. Внутри разливалось приятное чувство удовлетворения - он ошибся в своих предположениях, и она действительно оказалась чиста. Ее плечо до сих пор кровоточило, и кровь на белоснежной спине выглядела яркой и сочной. - Это имя не подходит тебе, - взглянув на ее маленькое и хрупкое тело, которое вновь распаляло в нем вожделение, сказал он. - Я буду звать тебя Кхирой.
Через силу отвернулся, наряду с желанием ощущая раскаяние от своей грубости, и вышел из комнаты, оставляя Риннон наедине со своей болью, которая выльется в тихие слезы, заменится на опустошенность и встретит утро почти полностью померкнув. Ей нужно было двигаться дальше, иначе она предаст веру Учителя, всегда считавшего ее особенной и сильной.
Тело всего лишь оболочка, главное не потерять душу.
Глава 7
Она не отличалась разговорчивостью и до этого, а после случившегося стала еще немногословнее, тише, ровнее; уже не улыбалась как прежде и словно замкнулась в себе, никому не давая заглянуть глубже; все также усердно исполняла работу и старалась не оставаться с Эльхалой, подозревающей неладное, наедине. Ей не хотелось обсуждать свое падение, мысленно переживать неприятные моменты и открывать сердце кому-либо, потому что она искренне считала, что чем меньше она будет поднимать эту тему, тем скорее придет в норму и смирится с потерей невинности.