- Ничего, мышцы свело, - как можно более равнодушно ответила она, но не успела сделать и шага в сторону, как старая прислужница, проявив удивительную прыткость, вцепилась в ее рукав и потянула его вниз. Характерные следы зубов, испортившие идеально белую кожу, предстали ее вниманию, и Эльхала охнула, тут же возвращая одежду на место. А ведь она даже подумать не могла, насколько далеко зашел Альмод, поставивший на Риннон метку. Одно дело подчинить ее тело, а другое - навсегда оставить на нем следы своего присутствия.
- Не говори никому, я прошу тебя, Эльхала, - жарко зашептала Риннон, схватив ее за морщинистые костлявые руки, кожа которых почернела от сажи. Она до ужаса боялась осуждающих взглядов, перешептываний, издевок, поэтому опасливо посмотрела в сторону работающих на кухне прислужниц, слава богам, не обративших на них внимания. Они продолжали выполнять свою работу, даже не прислушиваясь к тихому разговору. - Ты ведь догадалась, да?
Эльхала молча кивнула головой, отчего-то упрямо поджав губы и на этот раз не понимая поступка Альмода, ведь такие метки ставят на свою пару, а Риннон не могла ею быть, ни в коем случае.
Еще никто не мог обмануть природу.
- Милая, моя хорошая, ты ведь не выдашь меня? - Риннон гладила ее по рукам, с мольбой заглядывая в глаза, пока Эльхала, скинув с себя задумчивость, не хмыкнула.
- Ты что считаешь меня сплетницей?
Наверное, впервые за последние дни Риннон улыбнулась, и вокруг словно стало светлее, даже пламя в камине затрещало веселее, когда, следуя по-детски наивному порыву, она обняла ее. Уткнулась в шею, зарывшись носом в шерстяной платок, накинутый на старческие плечи, и позволила себе слабость в виде слез, тут же стертых тыльной стороной ладони. Громкий, вызвавший вибрацию по стенам, хлопок двери, заставил всех повернуться на шум, и Риннон, как и другие прислужницы, ошарашенные появлением самого вожака, опустила голову, только старухи сделали это из-за благоговейного уважения, а Риннон от внезапно нахлынувшего волнения, смешанного со страхом. Она видела его впервые за все эти дни, так искусно избегая всяких встреч с ним и даже прекратив ночевать в своей комнате.
- Выйдете все, - твердым голосом сказал он и встал невдалеке, прожигая поникшую девчонку пристальным взглядом. Старухи покорно исполняли приказ, и Риннон, будто опомнившись, тоже сделала шаг, но тут же была остановлена Альмодом: - А ты останься.
И пока мимо ее проходила тяжело вздыхавшая Эльхала, она развернулась к столу и, чтобы спрятаться от неприятно тяжелого взгляда, вернулась к своему занятию. Ее руки мелко дрожали и, казалось, что земля под ногами превращалась в смрадную трясину, готовую вот-вот поглотить ее. Она чувствовала его бесшумное приближение интуитивно и все больше напрягалась, не зная, что ожидать от волка на этот раз.
- Ты не ночуешь в комнате, - его голос раздался над самым ухом, и Риннон вздрогнула, продолжая упрямо смотреть на свои пальцы, порхающие над голыми уже стеблями. Его близость пугала ее, поэтому она еще больше вжалась в край стола, желая быть как можно дальше. В памяти яркими картинками всплывали моменты того вечера, и она глубоко задышала, пытаясь скрыть нарастающее смятение. - Тогда где? - он смотрел на нее сверху вниз, жадно вдыхая дурманящий запах и вновь наполняясь сильным желанием. Одно то, что ведьма была так близко, лишало его рассудка, и он не думал ни о чем другом, кроме как о ее теле, спрятанном в отвратительно мешковатой одежде. Всего одно усилие, и преграждающая доступ к нежной коже ткань окажется на полу.
Теплое тело покроется мурашками.
И ведьма сгорит в кольце его рук. Сгорит до тла и, может, избавит его от этого наваждения - обладать ею.
- Здесь. На скамьях, - будто оправдываясь, произнесла она, и вскинула голову, ощутив его горячие пальцы на своих предплечьях. Он слегка сжал их и придвинулся ближе, почти вжав ее в стол, и теперь она уже наверняка знала, зачем он пришел - вновь надругаться над ней и использовать себе в утеху. Что-то обреченно грустное, липкое и неприятное коснулось ее сердца, сжало в холодных ладонях, а потом отпустило, позволив сделать вдох. Ядовитое равнодушие накатывало волнами и, чем больше они стояли в тишине, тем сильнее она замыкалась в себе, будто прячась от реальности в выдуманном мире. Там не было холода, волков и боли - только летний дождь, пение птиц и радуга над головой.
И пока она думала о лете, Альмод склонился к ее шее и прикоснулся к ней губами, так нежно и аккуратно, будто боялся разбить стоящую перед ним ледяную статую. Влажный язык прочертил дорожку вверх, до ушной раковины, горячие губы обхватили мочку уха, тем самым вызвав волну мурашек вдоль по позвоночнику. Именно это прикосновение и вернуло ее обратно, потому что она ожидала чего угодно: боли, унижения, проявления власти, но только не этой вот приторной нежности. Разве губы мужчины могут доставлять удовольствие? Разве его руки могут быть ласковыми? Разве волк может удержать свою силу и не сломить ее? Может, оказывается, если усмирит в себе зверя.