- Пожалуйста, господин, - елейным голосом произнесла вдова, поставив на стол тарелки и нарочно склонившись ниже, так, чтобы пышная грудь, сдавленная лифом платья, предстала перед его глазами. Но он не испытал никакого интереса, лишь мельком взглянул на женские прелести и перевел внимание на Риннон, все такую же грустную и подавленную.
- Приготовь постель для моей спутницы, - властно произнес он и принялся за еду, не забыв пододвинуть тарелку к Риннон. От жирной похлебки шел насыщенный мясной запах, и она все-таки сбросила меланхолию, взяв ложку и последовав примеру вожака. Комната наполнилась шумом голосов, веселым хохотом, стуком бокалов, то и дело наполняемых вином, и только странная парочка сидела молча и не принимала участия в общем веселье.- Уж не потому ли ты расстроена, что с нами нет Эйнарда? Или голодный взгляд Лагорда, обосновавшийся на груди хозяйки, стал причиной твоей грусти? - как бы между прочим спросил Альмод. Он прекрасно знал о ее вылазке в горы, как и о том, что именно Лагорд нашел ее и привел обратно. И если в своих волках он был уверен, то в Риннон нет, потому что он смог подчинить ее тело, но не сердце, не душу.
И это злило.
- Вы ошибаетесь, мой господин, я всего лишь устала и хочу спать, - ощутив горькую обиду от его слов, Риннон прикусила губу и отодвинула тарелку. Уже не хотелось ни есть, ни пить, ни смотреть на развеселившихся волков. Да еще и хозяйка, то и дело подходящая к их столу, кидала на Альмода жадные взгляды, как бы ненароком задевала его плечом, рукой, жалась к нему и всеми силами пыталась завлечь, будто бы ей мало было других мужчин.
- Так иди, я не держу тебя, - пожал он плечами и перехватил ладонь вдовы, поставившей вино на стол. Она зарделась алыми пятнами, опуская загоревшиеся от радости глаза вниз, и послушно села на колени Альмода, когда он потянул ее на себя. Риннон же едва нашла в себе силы кивнуть - настолько больно ей было видеть, как он клал свою руку на ее колено и ласкающе проводил вдоль бедра, как она склонялась к его уху и что-то шептала, даже не представляя, кто перед ней. Глупые смешки хозяйки доносились до Риннон, пока она огибала столы и, провожаемая мальчишкой, поднималась наверх. Едкая ревность жгла изнутри, и со слезами на глазах она представляла, как Альмод обнимает другую, целует ее, называет своей. Как наполняет ее собою, а потом лежит в тишине, перебирая ее волосы и слушая ее дыхание.
Если бы она обернулась, задержалась хотя бы на секунду, то увидела бы, как он раздраженно сталкивает с колен разомлевшую женщину, как, нахмурив брови, наливает себе вино и остается за столом в полном одиночестве, потому что в мыслях его была лишь проклятая ведьма, привязавшая к себе невидимыми нитями, такими крепкими, что не разорвать уж наверное...
***
На улице была глубокая ночь, когда Альмод поднялся в свою комнату и, ополоснув лицо и торс теплой водой, устроился на кровати. Сон не шел, голоса до сих пор не спящих воинов доносились снизу, и он задумчиво уставился в потолок, думая о том, что где-то там, в одной из комнат, расположенных в глубине коридора, спит его маленькая Кхира. Он нарочно не приказал заселить их вместе, чтобы не изматывать ее своим желанием и дать отдохнуть для предстоящего пути, и сейчас уже жалел об этом, потому что до ломоты в мышцах хотелось прижать ее к себе и не отпускать, не позволять ей думать о ком-то другом, кроме него. Это напоминало болезнь: неизлечимую, коварную, и если бы он не был уверен, что она простая травница, то списал бы это на колдовство - то самое, за которое жгут на кострах.
Вконец намучавшись мыслями о ней, он накинул рубаху и вышел из коридора, сразу окунувшись в горький чад свечей, стоящих на высоких стойках у стен. Они освещали коридор дрожащим тусклым светом, играя с тенями и отражаясь в его глазах. И, по мере того, как он делал шаг за шагом, что-то черное сковывало его грудь и взрывало мозг - едва слышимые стоны, доносящиеся в одной из комнат, рождали ярость, потому что ему казалось, что эти стоны срываются с губ Риннон. Он представил себе ее распластанное тело, молочную кожу, стройные ноги, разведенные в сторону; он представил, как Лагорд сминает ее грудь и толкается в нее, заменяя своим запахом его запах; он покрылся мраком с головы до ног и перестал слушать разум, позволив злости завладеть сердцем и направить его к спальне, откуда доносились звуки возни.