- Что, выследил, сука легавая?
- А как же ты думал, мразь? Ориентировка на тебя пришла. Что же тебе не работалось спокойно на лесоповале? Соскучился по легким бабкам да по толстым бабам?
Зэк рвет на себе рубашку. На его груди — татуировка.
- Ну, давай, стреляй в вора! Стреляй, сука, чё ждешь? Всё одно мне не жить!
Человек с пистолетом равнодушно пожимает плечами.
- Ты мне тут не ори, а то действительно прикончу. Сопротивление при задержании, сам понимаешь. Жить тебе или не жить — это сейчас я буду решать.
Зэк умолкает. Он ждет.
- Значит, ювелирку ты взял, а добычу припрятал. Если бы сознался, куда всё подевал, тебе бы дали по минимуму. Но ты решил так — отсижу, как надо, и вернусь. А когда вернусь, стану богатым человеком. Где драгоценности?
- А-а, вот что тебе нужно, гражданин оперуполномоченный. Ты что думаешь, я для того с зоны когти рвал, чтобы тебе тут в Москве забашлять? А не пошел бы ты к такой-то матери! Я это добро своей кровью оплатил, доходит до тебя, мусор продажный?
- Ну и ладно, буду я тут с тобой спорить. Сейчас тебе первая пуля в коленку пойдет, как предупредительная. Ори, не ори, хрен тебя кто услышит. Машинисты в диспетчерской, а диспетчерская отсюда далеко. Некоторое время ты помучаешься. А я подумаю, вызвать мне коллег, чтобы тебя отвезли куда надо, или башку тебе прострелить, чтоб не мучался.
- Ладно. Чего ты хочешь? Половину?
- Половину стоит твоя коленка. А вторую половину — твоя жизнь. Что ты себе на водку оставишь, меня не колышет. Значит, так. Сначала мы с тобой забираем золото оттуда, где ты его заныкал, а потом я везу тебя на хату, где ты сможешь отсидеться пару дней. Пожрать я тебе, так и быть, куплю.
Зэк сощуривается.
- А откуда я знаю, что ты меня не пристрелишь, как я тебе всё отдам? На хрен я тебе тогда живой-то нужен?
- Живой ты мне нужнее, чем дохлый. Я с тебя еще и побольше поимею, ты ж завязывать не собираешься.
Человек с пистолетом говорит без всяких эмоций в голосе. Он — хозяин положения, он — палач, успокаивающий жертву надеждой на помилование.
Понимая, что времени на размышления у него нет, зэк решается.
- А если я тебя другим мусорам вложу? — на всякий случай спрашивает он.
- Твое слово против моего? Ты себе льстишь.
- Ладно, - сиплым голосом говорит зэк. — Но туда ехать надо. Я закопал… в надежном месте.
- Поедем, - кивает человек с пистолетом. — Моя тачка здесь неподалеку. Пойдешь первым, чтоб я тебя видел… и учти, сделаешь резкое движение, я тебе сломаю сначала руки, а потом — ноги. Ты меня хорошо знаешь.
Опустив плечи, зэк проходит мимо человека с пистолетом. Да, он хорошо его знает. В их последнюю встречу тогда еще не зэк, а свободный вор, успел только выхватить нож — и сразу полетел вверх тормашками, сломав себе ключицу. Он обдумывает планы на будущее, но понимает, что сейчас он попал в мертвый капкан. Через несколько часов, ночью, он войдет в дверь квартиры номер тридцать… и уже не покинет ее живым.
Убедившись, что поблизости никого нет, человек в коричневой куртке убирает пистолет в кобуру и следует за своей жертвой.
Напуганная собственным воображением, Ира открыла глаза. Сигарета в ее руке успела истлеть, пепел давно упал на землю. Откуда, ну откуда у нее все это в голове?! Она и слов-то таких половины не знает… Пора выбираться отсюда. Лучше бы она не приходила.
***
Ира почти час прождала автобуса. За всё это время на остановку больше никто не подошел. Может быть, старому полковнику милиции вечерние прогулки шли на пользу, но Ира едва держалась на ногах. Пока она шла назад, стало еще холоднее, ветер усилился. Ире хотелось домой. Она уже собиралась ловить машину до метро, когда вдалеке показался желтый «Икарус».
«Меня просто преследуют восьмидесятые годы», - подумала она, поднимаясь в салон. Двери сразу закрылись, автобус поехал дальше.
- Балаклавский проспект следующая, проезд оплачиваем, - прозвучал в динамиках монотонный голос водителя. Ира прокомпостировала завалявшийся в кошельке билет и расслабленно опустилась на сидение. Кроме нее, в автобусе ехало всего пять человек. Господи, насколько приятнее можно было провести этот вечер дома, у телевизора, в мягких тапочках.
Запирая дверь, она думала о том, как ей наверстать упущенное. Лучше всего включить себе какую-нибудь комедию по видео и под нее задремать на родительской кровати. Сделать на ужин что-нибудь вкусное. В институт она завтра не поедет — обойдется там Лариска и без нее. Нужно перечитать свою рукопись и начать набирать ее на компьютере. И больше не думать о маньяке-убийце. Хватит с нее этих просветлений. Ира поставила сумочку на трюмо, с наслаждением сбросила туфли, и в этот момент в комнате зазвонил телефон.
- Да?
- Иринк, это Наташа. Как у тебя дела?
- Лучше не спрашивай.
- Ладно, не буду. Не спишь еще?
- Только что вошла.
- Слушай, я тут вспомнила, кто такой Савицкий.
- Ага, и кто?
- Савицкий — это участковый. Вернее, был участковый, его потом какие-то бандиты застрелили, но это было уже году в девяносто втором. Его назначили в наш район в восьмидесятом, он еще с нами знакомился… ну, из-за отца, он же у нас по пьяному делу заехал. А в восемьдесят восьмом он приходил к нам с мамой… уже после Ольги, расспрашивал. То-то мне показалось, знакомая фамилия.
- Участковый? Ты уверена?
- Ну, точно тебе говорю. Причем, я от кого-то слышала, тот еще тип. Его за что-то с Петровки вышибли… ну, ладно, это уж дело прошлое.
- А откуда у Ольги был его телефон?
- Да я не знаю. Но она ведь в детской комнате на учете была, может, и с ним пересеклась как-то. Боюсь, у нее были какие-то планы на его счет. Может быть, она думала, что… если с ним отношения наладить, он аннулирует ее приводы.
«Вот тебе, Ирочка, и комедия по видео».
Участковый.
Старый полковник сказал, что одного человека из следственной группы понизили до участкового после инцидента с проникновением в тридцатую квартиру. Это был именно тот оперуполномоченный, который в ультимативной форме заявил, что ни в коем случае нельзя передавать материалы дела в другие руки. Потому что это якобы сильно затормозит расследование, что повлечет за собой новые жертвы.
Но он боялся не того, что расследование затормозится. Если бы поиски убийцы поручили другому следователю, это бы сразу лишило его самого доступа к информации. А ему важно было точно знать, как ведется дело. И, при необходимости, вносить в следственно-розыскные мероприятия свои коррективы.
Потому что именно он и был убийцей.
А обезглавленный труп, прислоненный к стене в качестве «небольшого сюрприза», принадлежал не какому-то там вору в законе по кличке Генанцвали, у которого были наколки на плечах и на груди. Это был труп другого сыщика — того самого, которого впоследствии сочли сбежавшим за границу. Каким-то образом он узнал о том, что его сослуживец и есть убийца, а вдобавок еще и похититель детей состоятельных родителей, вымогатель выкупов. И потребовал денег за своё молчание. Но он неправильно рассчитал соотношение сил. И оказался убит, обезглавлен и обработан кислотой в тех местах, где у вора в законе должны находиться татуировки.
Неужели Евгений Дмитриевич, куратор следственной группы, не принимал в расчет такую возможность? Да он, может быть, и принял бы. Но люди, которым он доверял и в которых не сомневался, навязали ему конкретную готовую версию. Точнее, это был оперуполномоченный Савицкий.
Пониженный вскоре до участкового Савицкий.
Человек с настолько запоминающимся лицом, что Ольга, видевшая его один-единственный раз и не более полуминуты, сразу вспомнила, кто это такой, случайно столкнувшись с ним на улице — он жил всего в паре кварталов от Ольги, в одной из двух квартир, которые занимает теперь цветочная студия. С этого момента она прекратила всякие попытки рассказать о том, что видела в подъезде еще двоих людей из милиции. Она знала, что новый участковый совершил что-то страшное, и боялась, что ее рассказы дойдут до него. Инстинкт самосохранения заставил Олю замолчать.