Отряд избранных крестоносцев, в основном немцы и фризы, во главе с герцогом Австрийским погрузился на корабли и поплыл к башне. Герцог позвал с собой и Лихтендорфа, который очень обрадовался такому предложению, ибо под командованием столь прославленного сеньора в бой идти было очень почетно. Лихтендорф рекомендовал герцогу Штернберга и Лотрингена, которые Леопольду Австрийскому были уже знакомы по совету у горы Фавор. Вода в тот день в Ниле сильно поднялась, и корабли долго боролись с течением.
Армия христиан выстроилась на берегу и с замиранием сердца следила за кораблями, уплывающими к победе или смерти. Многие из воинов отдали бы все, только чтобы быть там, в плавучей крепости. Успех дальнейшей осады зависел от сегодняшнего штурма. Пульс войны за Египет сейчас бился в каждом порыве ветра, раздувающего паруса головного корабля. И все молились. И на кораблях, и на берегу. Тайно или явно вожди и простые воины – все обращались мыслями ко Всевышнему, прося победу.
На противоположной стороне – на стенах Косбари – сарацины с тревогой взирали на плывущую к ним смерть. Каждый понимал: не устоять – значит, отдать Дамиетту врагу для блокады, отрезать город от продовольствия. Гарнизон был небольшим, но в его распоряжении имелся главный козырь – единственное, на что уповали арабы в этот день, – «греческий огонь». На стенах Дамиетты воины и жители так же тревожно наблюдали за рекой, вознося молитвы Аллаху. А за их спинами, на городских башнях уже устанавливались камнеметные машины…
Лотринген, Штернберг и Лихтендорф еще не поднялись в крепость и стояли у кормы, как и многие другие рыцари. Они молчали и смотрели на Нил. Свежий ветер обдувал их огрубевшие, загорелые, щетинистые лица. Каждый думал о своем, и говорить не хотелось. Но как только Косбари показалась совсем близко, маркиз, странно улыбнувшись, произнес:
– У меня есть сын. Его зовут Генрих. Ему всего пять, и он почти меня не знает. Если я сегодня погибну, а кто-нибудь из вас вернется домой, разыщите в Провансе баронессу Катрин де Флок, пусть наш сын унаследует мой титул и земли. Завещание я оставил в моем замке у моего священника.
– Бог мой! – воскликнул Лотринген. – И ты ничего не говорил?! Тебя столько раз могли отправить к праотцам, а ты только сейчас рассказал о своем сыне?
– Пойдемте, господа. Башня рядом, – сказал, весело похлопав маркиза по плечу, Штернберг. – Сегодня мы победим, и ты подробно расскажешь о своем приключении в Провансе.
– Лихтендорф, ты ничего не говорил герцогу про Али-Осириса? – спросил Лотринген. – Уже столько месяцев прошло, как этот египтянин таскается к нам, и все без толку?
– Его сведения будут нужны, когда мы перейдем на другой берег и блокируем Дамиетту, а сейчас о них говорить ни к чему.
Друзья поспешили подняться по лестнице в крепость, которую уже заполнил цвет рыцарства Германии и Голландии. Одни стояли плечом к плечу на самой верхней площадке крепости, откуда перекидывался мост. Другие остались на внутренних лестницах, третьи – на нижних площадках.
Лихтендорф улыбался, хотя лица остальных крестоносцев были напряжены. Маркиз знал, что сегодня умрет.
В ночь на 25-е ему во сне явились двое – отец и дед. Ни одного из них он не помнил, но сразу понял, что это они. Дед Оттон еще безусым юнцом отправился во Второй крестовый поход под предводительством императора Конрада III и погиб под стенами Дамаска. Он так и явился Лихтендорфу с залитым кровью лицом, но почему-то с улыбкой, отчего был похож на демона. Оттон смотрел на внука долго и молча, а потом протянул ему обрубок руки. Когда дед погиб, отцу – Леопольду – был всего год. Когда он вырос, единственной его мечтой стало отправиться в Крестовый поход и отмстить за родителя. Леопольд был женат три раза, но лишь от последнего брака у него родился сын – Карл. Проведя с новорожденным не более месяца, он наконец-то дождался исполнения своей мечты и ушел отвоевывать Иерусалим с Фридрихом Барбароссой. Увы, и ему не суждено было видеть, как растет его сын. Леопольд погиб в горах Малой Азии в одной из многочисленных стычек с конницей турок. Перед Лихтендорфом он явился бледным стариком, с седыми волосами, развевающимися на ветру и готовыми вот-вот оторваться. Леопольд говорил громко, как бы стараясь перекричать ветер, но слов его Карл не понял. Наконец ветер поднял отца и развеял, как прах.