Виталий ЗАКРУТКИН
Пятый патрон
В третьем эскадроне гвардейского кавалерийского полка служил казак комсомолец Тихон Брызгалов. Был он здоровый, краснощёкий, ел за двоих, крепко любил поспать и, как говорится, особых примет не имел.
Молодые казаки частенько посмеивались над Брызгаловым. Однажды на рубке лозы, выполняя команду «вниз направо — руби», Брызгалов зазевался и так полоснул клинком свою гнедую кобылу, что ветеринар две недели отхаживал её. Правда, была у Брызгалова одна особенность, за которую его втайне уважали даже самые старые казаки-добровольцы, — он отлично стрелял.
Собственно, слово «отлично» не определяло изумительного умения Брызгалова — он стрелял артистически, не зная промахов, и делал чудеса своим карабином. Стрельба была его страстью, каждый день он искал повода пострелять.
И вот недавно произошёл с Брызгаловым случай, о котором все заговорили. Конечно, на войне всякие случаи бывают, но то, что рассказали о Брызгалове, казалось необыкновенным, из ряда вон выходящим.
А было это так: под Гуляй-Полем наша пехота пробила в гитлеровской обороне дыру, и ворвались в эту дыру казаки, чтобы ударить отступающих фашистов с тыла. Эскадрон, в котором служил Брызгалов, в двухчасовом бою уничтожил сотни две гитлеровцев и занял совхозную ферму под хутором Д., но в сумерках на развилке дорог был жестоко обстрелян из пулемётов, спешился и залёг в балке.
Вечером командир эскадрона приказал Брызгалову и ещё двум казакам пробраться к хутору Д. и разведать огневые точки противника.
— Только глядите, — сказал командир, — чтоб к утру вернуться.
Когда стемнело, казаки вышли на просёлок, по пашням доползли до хутора, на баштане встретили двух стариков сторожей, узнали всё, что было нужно, и к полуночи двинулись в обратный путь. Но, как на грех, подстерегли их в яру немецкие автоматчики, внезапно обстреляли и убили двух ползущих впереди спутников Брызгалова.
Брызгалов полз сзади и, когда раздались выстрелы, приник к земле и притих. Он слышал, как крикнул смертельно раненный казак Первушин, слышал осторожные голоса немцев впереди и слева и лежал, затаив дыхание.
Темнота мешала Брызгалову определить укрытие, за которым прятались немцы, и не давала возможности подсчитать, сколько их. По его расчёту, впереди ярочка, на холме, метрах в пятидесяти от бурьяна, в котором он лежал, росла кукуруза — он хорошо помнил, как по пути на хутор полз по кукурузному полю. Гитлеровцы, должно быть, лежали в кукурузе. По их осторожным, приглушённым голосам Брызгалов понял, что фашистов было человек десять.
Он прижался к земле — левую щеку больно колол сухой репей — и думал, заметили его или нет.
Сердце его бешено колотилось. А тут ещё одно несчастье: хватился Брызгалов, а подсумка с патронами нет — видно, потерял, когда полз по пашне.
Похолодел Брызгалов: фашистов десятеро, а у него в карабине только пять патронов — четыре в магазине, один в стволе. Выругался мысленно Брызгалов и подумал: «Живой не дамся! Четырёх убью, а потом ствол в рот — и конец».
Немцы шелестели кукурузой где-то неподалёку, тихонько переговаривались. Один из них глухо кашлял в кулак — должно быть, простужен был. Прошло минут двадцать или тридцать. Наконец Брызгалов услышал негромкий голос:
— Казак, сдавайся!
По голосу Брызгалов понял, что гитлеровцы действительно в кукурузе и ещё не подходили к трупам его товарищей. Он решил молчать. «Наверное, проверяют, сволочи», — подумал он.
— Третий казак, сдавайся! — повторил тот же голос.
Брызгалов вздрогнул — значит, заметили, подлюки, что было трое. Немцы притихли. Брызгалов молчал, вдыхал горьковатый запах полыни, напряжённо вслушиваясь в тишину, — не вздумают ли немцы приблизиться к нему.
Прошло ещё немного времени, и он явственно услышал, что из кукурузы идут фашисты. Они шли осторожно, но его напряжённый слух ловил и потрескивание кукурузных стеблей и лёгкое шуршание сухой травы.
Подавшись вперёд, вытянув карабин, он всем своим существом стремился определить точное направление звука, чтобы выстрелить наверняка, а он знал, что сейчас обязательно нужно будет стрелять, и медленно передвинул карабин слева направо, вслед за движением звуков.
За его спиной внезапно вспыхнула ракета, и он на одну десятую долю секунды увидел слева обломанный репей, справа — тёмные бугорки сурочьих нор и прямо — высокие фигуры четырёх гитлеровцев. В это мгновение он, поймав на мушку того, который шёл в середине, выстрелил, чуть сдвинул ствол влево и выстрелил второй раз. Фашисты закричали. Ракета погасла.
Отстреливаясь, два гитлеровца побежали куда-то в направлении кукурузы. Брызгалов рванулся вперёд, но споткнулся и упал в какую-то яму и больно ударился коленом. Падая, он хорошо заметил, где сверкнул огонёк одиночного выстрела — очевидно, кто-то из фашистов лежал ближе к нему.
«Стреляй, собака, ещё раз, — злобно подумал он, — я тебя живо засеку».
Фашист выстрелил. Продолговатый огонёк сверкнул, расширяясь направо. Брызгалов отвёл мушку левее и спокойно нажал спусковой крючок. Фашист умолк. Постреливали только из кукурузы. «Третий готов, — подумал Брызгалов, — остаётся два патрона: один кому-то из вас, собаки, второй мне…»
Он осторожно пополз вперёд и, нащупав рукой ложбинку, лёг. Теперь голоса немцев стали слышнее. На одно мгновение у Брызгалова мелькнула мысль: «А может, удастся уползти? Возьму чуток правее и попробую», — но он сразу же отверг эту мысль. Гитлеровцы, как видно, лежали тремя группами, окружая его с трёх сторон, и, конечно, уползая, он неминуемо попал бы в их лапы. Словно в подтверждение этой догадки, за спиной Брызгалова раздались три выстрела.
«Так и есть, окружили, сволочи, — с тоскливой злобой подумал Брызгалов. — Ну, теперь, патрон — вам, патрон — мне».
Он решил ждать. Приближался рассвет. Стало холоднее, трава покрылась росой. На хуторе пропел петух. Звёзды поблекли. Брызгалов почему-то вспомнил о том, что не успел отдать Первушину три ложки махорки, которую взял ещё на Миусе. Теперь Миус позади, а мёртвый Первушин лежит где-то рядом, в этом ярочке. Здесь, под Гуляй-Полем, умрёт и он, Тихон Брызгалов, старочеркасский казак. Он умрёт, а другие — цимлянские, вешенские, каменские — пойдут вперёд.
Забрезжил рассвет. Напрягая зрение, Брызгалов увидел неподвижные махры кукурузных верхушек — начиналось безветренное сентябрьское утро.
Вдруг он услышал шорох справа. Кто-то полз, но не на него, а туда, в кукурузу. За бурьянами ещё нельзя было рассмотреть ползущего, но, конечно, это был тот, что лежал за спиной и теперь пробирался к своим. Брызгалов подождал, пока гитлеровец дополз до узкого просвета между двумя кучами перекати-поля, прицелился и выстрелил. В ответ захлопали выстрелы со всех сторон.
«Затравили, как волка…» — ругнулся Брызгалов. Он вдруг отчаянно закричал, забился на земле и затих, притворившись мёртвым. Несколько минут стояла странная тишина. Держа наготове карабин, Брызгалов ждал.
И вот он увидел фашистов. Их было семь человек, Они сбежались в кукурузу, о чём-то поговорили и осторожно пошли к нему. Пока они приближались, Брызгалов успел даже рассмотреть их одежду. Слева шёл офицер — его можно было узнать по светлым погонам и сапогам. Справа, прихрамывая, выставив автомат, ковылял сутулый верзила в чёрном комбинезоне. Впереди, с гранатой в руке, шёл широкоплечий, коротконогий крепыш в надвинутой до самого носа каске.
Брызгалова внезапно кинуло в жар — граната! Большая, с длинной рукояткой! Она, конечно, на боевом взводе.
Коротконогий поднял гранату, угрожающе занёс её над плечом. Семеро фашистов шли прямо на Брызгалова.
Решение пришло к Брызгалову молниеносно. Не шевелясь, он чуть приподнял карабин и, лёжа на боку, стал целиться, ловя на мушку гранату. Граната, раскачиваясь, плыла по иссиня-розовому небу, ускользая от мушки, похожая на птицу с длинной вытянутой шеей. Боясь шевельнуться, Брызгалов ловил её чёрную голову: ведь у него оставался последний, пятый, патрон! Но вот чёрное пятно наплыло на острие мушки — Брызгалов выстрелил.
Его оглушил взрыв. Раздались крики раненых фашистов. Все они лежали на земле, только хромой солдат в комбинезоне, убегал в кукурузу.
Брызгалов подошёл к мёртвому офицеру, снял с него сумку, сунул за пояс его парабеллум, обыскал остальных гитлеровцев — двое из них были ранены в живот и следили за Брызгаловым широко раскрытыми глазами.