И я понял, что сейчас же должен спуститься и раздобыть себе хоть кусочек. Даже если мне придется прикончить десяток-другой человек и вырвать его изо рта голодного ребенка. Я готов был наплевать на осторожность и мчаться вниз, рискуя сломать не только едва зажившую ногу, но и шею. Но, к счастью, боги уже устали издеваться надо мной — и крохотное строение показалось вдалеке, стоило мне обогнуть очередную скалу.
Похоже, судьба привела меня к чему-то вроде таверны.
— Кандзи… — негромко прошелестел в ушах голос Амрита, — здесь их называют так.
Что-то среднее между домиком из досок и здоровенной палаткой стояло прямо на песке. У подножья горной гряды песок лежал куда плотнее, и образовывал что-то похожее на дорогу, которую я не разглядел сверху. Узкую, кривую и неудобную, осыпающуюся по обоим краям — и все же достаточно надежную, чтобы выдержать даже телегу. Подойдя поближе, я увидел немногочисленные следы копыт и колес. Едва ли этим путем пользовались так уж часто… Но те, кто проходил здесь, уж точно не могли отказаться от соблазна остановиться и передохнуть под крышей из шкур и тряпок. Она давала хоть какую-то тень и спасала от зноя и песчаных бурь, которые наверняка нередко свирепствовали во владениях грозного Индры.
Кандзи выглядела так убого, что могла показаться заброшенной. Но над ней поднималась струйка серого дыма, а вокруг без всякой привязи паслись тощие лохматые козы. И одна из них, похоже, как раз жарилась на огне внутри.
И — хорошо это или нет — мой компас указывал именно туда.
Глава 4
— Путник! Присаживайся и отдохни. Позволь старому Афанди услужить тебе!
Радостный голос раздался откуда-то из полумрака кандзи — но его обладателя я пока не видел. Внутри убогая лачуга из козьих шкур, тряпок и кое-как сколоченных досок оказалась куда просторнее, чем выглядела снаружи. Ни стульев, ни столов — похоже, манера трапезничать, сидя прямо на полу, давно укоренилась во всей Империи. Людей тоже не было. Если все они, конечно, не попрятались, когда я вошел…
Кроме одного, разумеется.
— Что привело тебя сюда? — Где-то впереди шевельнулась тряпка, похоже, заменявшая дверь. — Нет, не говори, друг мой! Сначала позволь старому Афанди предложить тебе самые мягкие подушки, что только можно отыскать между Таунгой и Шантипуром.
Хозяин — и, судя по всему, единственный обитатель кандзи — не утрудил себя возней с фонарем и свечкой. Впрочем, прорехи в стенах и крыше давали достаточно света. Через несколько мгновений глаза привыкли к полумраку, и я разглядел и внутреннее убранство, и самого Афанди.
Он действительно был немолод, хоть рядом с Чанданом или Великим Мастером Четаной и показался бы чуть ли не юнцом. Честные шестьдесят или семьдесят лет. Едва ли больше. Солнце и горячие ветра пустыни прежде времени иссушили морщинистую кожу и сожгли ее разве что не дочерна, но подвижность и неожиданно зычный для такого маленького и тощего тела голос явно указывали, что на покой Афанди еще рано.
Чем-то он напоминал состарившегося Алладина из старого диснеевского мультика… похоже, одеждой — был бос, носил здоровенные бесформенные штаны из грязно-белой ткани и короткую жилетку из козьей шкуры прямо на голое тело. Голову Афанди покрывала крохотная круглая шапочка. Может, он и прятал под ней плешь, но по бокам черные с проседью волосы все еще росли густо… под стать им выглядели и кустистые брови.
Поначалу я принял старика за Безымянного — и только потом разглядел на поясе бронзовую искорку пряжки. Афанди явно не выглядел богатым торговцем — но впечатление производил скорее приятное. Как и его заведение. Древнее, пошарпанное, бедное — но все же аккуратно убранное, выметенное от вездесущего песка… и по-своему уютное, наполненное вкусными запахами мяса и каких-то трав.
— Твои подушки так же стары, как ты сам, Афанди, — усмехнулся я, не без удовольствия устраиваясь на застеленном полу. — Я ведь не ошибусь, если скажу, что между Таунгой и Шантипуром лишь голая пустыня и камни?
— Годы еще не покрыли серебром твою голову, путник, — усмехнулся Афанди, — но зато превратили в золото ее содержимое. Но разве я соврал тебе? Разве не могу я назвать свои подушки самыми мягкими оттого, что ты не отыщешь в пустыне других?