— А почему бы и нет, дорогой? — нежно сказала Мими и поцеловала Томаса в щеку. — Я ведь тоже из этой конторы!
— Ты… — Томас едва не поперхнулся.
— Немного подрабатываю себе на булавки. Не сердишься?
— Мадемуазель Шамбер — очаровательнейшая из всех патриоток, которых я знаю, — объявил полковник.
Внезапно в его ушах четко прорезался голос, давно уже мучивший Томаса Ливена, — голос актера Жана Луи Барро, и Томас разобрал теперь слова короля Ричарда III:
Раз не дано любовными речами Мне занимать болтливый пышный век, Решился стать я подлецом…[2]— Мсье Ливен, — вопрошал полковник с бокалом красного вина в руке, — хотите работать на нас?
Томас взглянул на Мими, очаровательную нежную Мими. Посмотрел на полковника Симеона, человека воспитанного. Оглядел вкусную еду. «Другого пути для меня нет, — подумал он. — У меня неверное представление об этом мире. Я должен изменить свою жизнь — и немедленно, если я не хочу погибнуть в этом потоке безумия!»
Голос Мими проникал в его уши:
— Ах, дорогой, будь паинькой и переходи к нам. У нас будет такая прекрасная жизнь.
И голос Симеона проникал в его уши:
— Мсье, вы решились?
И голос актера Барро: «Решился стать я подлецом»…
— Решился, — мягко ответил Томас Ливен.
6Сперва германский абвер. За ним «Сикрет сервис». Теперь французское «Второе бюро». И все в течение девяноста шести часов. «Четыре дня назад, — думал Томас, — я еще жил в Лондоне, был уважаемым гражданином, преуспевающим банкиром. Кто мне поверит в моем клубе, расскажи я все это?»
Томас Ливен провел узкой красивой рукой по своим коротко стриженным черным волосам и сказал:
— Мое положение кажется безнадежным, но не совсем. Сижу на руинах моей обывательской спокойной жизни. Вот так. Исторический момент. Эмиль! — Старый официант приблизился к столу. — У нас есть повод кое-что отпраздновать. Принесите шампанского.
Мими нежно поцеловала его:
— Разве он не прелесть? — спросила она полковника.
— Мсье, уважаю ваш выбор, — сказал Симеон. — Счастлив, что вы готовы работать на нас.
— Я не говорил о своей готовности, у меня просто нет другого выхода.
— Это одно и то же.
— Конечно, вы можете рассчитывать на меня до тех пор, пока длится мой процесс. Если выиграю его, то вернусь в Лондон, ясно?
— Абсолютно ясно, мсье, — ответил полковник Симеон, улыбнувшись так, словно он был провидцем и уже знал, что Томас Ливен не выиграет свой процесс и на протяжении, и по прошествии мировой войны никогда не будет больше жить в Лондоне.
— Вообще-то для меня загадка, в какой области я могу пригодиться вам, — сказал Томас.
— Вы банкир.
— И что дальше?
Симеон подмигнул:
— Мадам рассказала мне о ваших способностях.
— Но, Мими, — обратился Томас к маленькой актрисе с блестящими черными волосами и веселым взглядом, — это с твоей стороны довольно бестактно.
— Мадам сделала это из патриотических чувств. Она — достойная личность, к тому же очаровательная.
— Полагаю, вы можете судить об этом не понаслышке, господин полковник.
Мими и Симеон заговорили, перебивая друг друга:
«Даю вам слово офицера» и «Ах, дорогой, это было задолго до тебя». Тут они замолкли и расхохотались. Мими прижалась к Томасу. Она была действительно влюблена в этого мужчину, который выглядел таким серьезным, а мог быть и таким несерьезным, который мог быть прототипом британского банкира-джентльмена и при этом был нежнее и изобретательнее всех мужчин, которых она знала. А знала она очень многих.
— Задолго до меня, — сказал Томас. — Ага, так-так. Ну, хорошо… Господин полковник, из ваших слов я заключаю, что могу рассматривать себя в качестве финансового советника французской секретной службы?
— Именно так, мсье. Вы будете выполнять особые поручения.
— Позвольте мне, — произнес Томас, — сказать еще несколько слов начистоту, прежде чем принесут шампанское. Несмотря на свою относительную молодость, у меня уже есть определенные принципы. Если вы посчитаете их несовместимыми с моей новой деятельностью, то попрошу лучше выслать меня из страны.
— И какие же это принципы, мсье?
— Отказываюсь надевать мундир, господин полковник. Вероятно, это покажется вам странным, но я не буду стрелять в людей. Не буду никого запугивать, никого арестовывать, не буду никого пытать.
— Ах, оставьте, мсье, было бы жаль использовать вас для подобных пустяков.
— Я также никого не граблю и никому не причиняю ущерба, разве что это связано с моей деятельностью, да и то в дозволенных пределах. И только тогда, когда убежден, что данное лицо это заслужило.