В освобождении Марселя участвовали и французские подразделения, и партизанские соединения, стекавшихся сюда с юга страны. В «Отеле де Ноэль», занятом американцами, два дня спустя после освобождения состоялся грандиозный праздник. Присутствовавшие, среди них и капитан Эверетт, стоя исполняли французский гимн. Он как раз пел «…le jour de gloire est arrive…» («день славы настал»), как вдруг чья-то тяжелая рука легла ему на плечо. Он обернулся. Позади него стояли два высоченных американских военных полицейских. И еще один мужчина, напоминавший увеличенную копию актера Адольфа Манжу.
— Арестуйте этого человека, — сказал полковник Симеон, на котором теперь был великолепный мундир. — Это один из опаснейших немецких агентов времен войны. Руки вверх, господин Ливен. Вы окончательно заигрались, но вашей игре конец.
1325 августа генерал де Голль вместе с американцами вступил в Париж. 15 сентября Томас Ливен во второй раз в своей жизни очутился в тюрьме Фрэн. Первый раз его заточило туда гестапо, теперь — французы.
Прошла неделя, две — ничего не происходило. Свое новое заключение Томас переносил в камере с философским стоицизмом. Он часто думал, «Что ж, так и должно было случиться. И это справедливо. Все эти мрачные годы я иногда вступал в сделку с дьяволом. А когда садишься за трапезу с нечистым, нужно иметь очень длинную ложку!
Но, с другой стороны…
С другой стороны, у меня здесь много друзей. Я помог стольким французам: Ивонне Дешан, банкиру Ферру, мадам Паж. Многим я спас жизнь. Теперь и они помогут мне. Сколько мне дадут? Полгода? Ну хорошо. Переживем. Зато потом — бог мой — наконец-то я стану свободным. Смогу вернуться в Англию. После стольких лет опять заживу мирно. И отныне никаких секретных служб! Никаких авантюр! Буду жить, как прежде, на денежки, которые лежат на счете Ойгена Вельтерли в Цюрихе».
Послышался топот сапог. В замке заскрежетал ключ, дверь камеры отворилась. В коридоре стояли два французских солдата.
— Собирайтесь! — сказал первый.
— Ну наконец-то, — обрадовался Томас, надевая пиджак, — что-то многовато времени понадобилось, пока меня соизволили вызвать на допрос.
— Никакого допроса, — произнес второй. — Собирайтесь, вас поведут на расстрел.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Глава первая
Ни единого облачка не было на темно-голубом летнем небе. И жара стояла в Баден-Бадене днем 7 июля 1945 года невыносимая. Бледные и истощенные горожане, скверно одетые и унылые, скользили по улицам, как тени.
Около полудня оливково-зеленый штабной автомобиль с двухзвездным генералом на заднем сидении проехал через перекресток на Леопольд-плац. Здесь французский военный полицейский регулировал французский поток машин, поскольку немецких не было ни одной. Зато французских — предостаточно. Баден-Баден был резиденцией французской военной администрации. Численность немецких жителей — тридцать тысяч, французских военных и чиновников с их семьями — тридцать две тысячи.
— Остановите-ка, — приказал генерал. Водитель притормозил возле военного полицейского, отдавшего честь так небрежно, что германский генерал на месте французского немедленно наорал бы на него. Однако немецкие генералы к этому времени больше не драли глотку, во всяком случае пока. Двухзвездный генерал опустил окно и сказал:
— Я приезжий. Вы же здесь лучше все знаете. В какой столовой поприличнее кормят?
— Мой генерал, ради всего святого не ходите ни в какую столовую. Отправляйтесь к капитану Клермону из организации «Расследование военных преступлений», — и военный полицейский объяснил, как проехать.
— Что ж, тогда вперед, — объявил голодный генерал.
Автомобиль проследовал дальше, мимо отеля «Атлантик», курзала, казино. Сгоревшая раковина курортной оркестровой площадки, запущенные газоновые лужайки. Дорогая мебель из курзала и казино громоздилась под открытым небом. Ах, как печально выглядели эти места, где некогда прогуливались богатейшие в мире люди, самые элегантные дамы и самые дорогие кокотки!
Перед большой виллой штабной автомобиль остановился. До крушения так называемого тысячелетнего рейха в ней находилась штаб-квартира гестапо. Теперь сюда въехала французская служба по розыску военных преступников. Генерал вошел в здание и спросил капитана Клермона.
Появился мужчина, назвавшийся Рене Клермон, — стройный, среднего роста, узкий череп, черные волосы, умные глаза. На мужчине не старше тридцати пяти лет военная форма сидела как влитая, но больше походила на гражданский костюм.