Они посадили его. В тюрьме он в безопасности от своих преследователей. Но вот почему его преследуют? Он мне не открыл, он поцеловал меня и попросил довериться ему.
Ах, а что мне еще остается? Я ведь так люблю его! Он мужественный француз. Одному Всевышнему известно, с какой секретной миссией он здесь находится! Да, я хочу доверять ему и сделаю все, что он мне поручил: я должна оставить золотой браслет спрятанным в подвале; каждый день ездить в порт и пытаться приобрести ему билет на корабль и ни с кем не говорить о нем. Если мне удастся достать билет в Южную Америку, тогда я поспешу к следователю, предъявлю браслет, заявлю, что я сама случайно не туда его положила и заберу свое заявление…. Ах, какими ужасными будут без него дни и ночи, без Жана, моего милого возлюбленного!
Такси остановилось. Консульша вышла и расплатилась с шофером. Как только она устремилась к входу на свой участок, из-за пальмы выступил бледный озабоченный мужчина, одетый в поношенный костюм цвета перца с солью. Этот человек приподнял перед Эстреллой свою старую шляпу и заговорил на ломаном португальском:
— Сеньора Родригес, вынужден просить вас срочно переговорить со мной.
— Нет, нет, — отмахнулась высокомерная консульша.
— Да, да, — возразил он, следуя по пятам и понизив голос, — речь идет о Жане Леблане.
— Кто вы?
— Меня зовут Уолтер Леви, я из Лондона, — правдой было лишь то, что он прилетел из Лондона час назад. Но звали его не Уолтер Леви, а Питер Лавджой, тот самый, посланный шефом «Ми 15», для того чтобы покончить наконец с этим окаянным Томасом Ливеном…
— Что вам от меня нужно, мистер Леви?
— Узнать, где сейчас мсье Леблан.
— Вам-то что до этого?
Человек, назвавшийся Леви, старался удержать Эстреллу, бросая на нее меланхоличные взгляды тусклых по причине маленькой зарплаты и скверного питания глаз.
— Он обманул меня, он обманул мою страну. Он негодяй…
— Замолчите!
— …субъект, лишенный понятий чести, морали, порядочности.
— Убирайтесь или я позову на помощь!
— Как вы вообще можете помогать немцу? Хотите, чтобы Гитлер выиграл войну?
— Гит… — слова застряли в горле азартной, но невезучей любительницы игры в рулетку. — Что вы сказали?
— Как вы можете помогать немцу?
— Немцу? Нет, нет! — Бледная как полотно консульша схватилась за голову. — Вы лжете!
— Я не лгу! Проклятого фашиста зовут Томас Ливен!
Чувствуя, что ей сейчас станет дурно, Эстрелла подумала: Жан — немец? Не может быть. Это непостижимо. После всего, что у нас с ним было. Этот шарм. Эта нежность. Это. Конечно, он француз!
— Невозможно, — простонала Эстрелла.
— Он обманул вас, сеньора, как обманывал меня всех нас. Ваш Жан Леблан — германский агент!
— Ужасно!
— Эту рептилию нужно обезвредить, сеньора!
Консульша вскинула прелестную головку, ее прекрасное тело напряглось.
— Идите за мной в дом, мистер Леви. Предъявите мне ваши доказательства! Я хочу видеть факты, одни только голые факты! Если вы мне их представите, тогда…
— Тогда что, сеньора?
— Тогда я отомщу! Ни один немец не посмеет насмехаться над Эстреллой Родригес! Ни один и никогда!
3«Манха» — так звучало слово, которое Томас Ливен чаще всего слышал в течение своего срока заключения. «Манха» в переводе означало «завтра»… Завтра обещали надзиратели завтра сулил следователь, завтра надеялись узники, месяцами ждавшие для себя хоть какого-то решения.
Ничего не происходило. Но, может быть, завтра все же что-то случится! Надзиратели, следователи и заключенные пожимали плечами, многозначительно улыбались, как фаталисты, и без устали твердили присказку, которая могла бы стать лозунгом всех пенитенциарных заведений этого южного региона: «Завтра — это завтра, благие небеса, мы верим, что судьбы каприз поднесет нам всем сюрприз!»
После своего ареста Томас Ливен сперва угодил в тюрьму для подследственных уголовной полиции на «Тореле», одном из семи холмов, на которых стоит Лиссабон. «Торель» оказался заведением страшно переполненным.
Спустя несколько дней Томаса Ливена по этой причине перевели в «Альджубе», средневековый пятиэтажный замок в старейшей части города. Над входом высился герб епископа дона Мигуэля де Кастро, который, как знает любой образованный человек, пребывал в нашей земной юдоли с 1568 по 1625 годы и превратил это страшное древнее строение в тюрьму для тех духовных лиц, кто совершал прегрешения, подлежащие наказанию. Должно быть, размышлял Томас Ливен по прибытии в узилище, среди португальских клерикалов XVI столетия был высокий процент заслуживающих кары, так как «Альджубе» была огромной тюрьмой.