- Спасибо, перезвоню. Мы предварительно договаривались о проекте больше года назад, - симбиоз его картин и моих фотографий. Потом срывалось, а недавно увидела старые работы Джастина в каталоге, подумала, надо все-таки сделать. Он попросил время на раздумье. Жалко, что мои планы поменялись. Все откладывается...
- Почему с ним?
- Почему? Он необычный. И дело не в технике, цвете или манере. Его работы дернули сразу же, как увидела. Чем? Они были откровенные, смелые, демонстрационные, сильные и – поглощали. Мощный протест. Но не агрессивный, наоборот, очень чувственный, сексуальный, распахнутый.
Сара отпивает снова, затягивается.
- Периодически следила за творчеством. Не знаю, что с ним случилось в последний год , но все, что меня привлекло, - почти исчезло. Он по прежнему отличный художник, отточил технику, научился канонам. Груббер-Мастор шлифовала его под свой вкус, не самый плохой, но самобытность расползлась. Гектор Мендоза, насколько знаю, тоже вносил свою правку. Он же приверженец классики даже в авангарде. Не понимаю только, почему Джастин пошел у них на поводу. Этим проектом хочу узнать. Сейчас его порой заносит в примитивнейшую «черную» депрессивность.
- Депрессивность?
- Многие из художников проходят. Кто-то выходит, кто-то остается там.
- Где там?
- В себе… Такая чернота – следствие невозможности честно ответить самому себе на вопросы, которые не можешь сам себе не задать. Я понятно выразилась или занесло?
- Понятно.
Тревога колет ознобом. Как бы мне не было на самом деле, пусть лучше ему счастливо живется с Гектором , чем затяжная депрессия. Сара продолжает.
- Пока не ответишь на эти вопросы, покоя не будет. А как отвечать – не знаешь. И ведь условие, спрашивать совета ни у кого нельзя, - только сам. Только самому найти единственный честный ответ, помогающий выйти. Брайан, извини, несу бред. Предупреждала же…
Но мне интересно, что она говорит, успокаиваю. Продолжает.
- Второй момент - прощение. Надо хотя бы попробовать простить. Хотя бы попробовать… Иначе следующая фототема «Ад».
Ее взгляд – в точку. У Сары была несчастная любовь? Неважно, не мое дело. Перевожу разговор.
- А почему Питтсбург?
Она встает, вытягивается вверх.
- Потому что я остаюсь здесь и потому что я больше не фотографирую.
- В Питтсе? Бросаешь свое дело?
- Так надо. Необходимый для меня выбор. Уже квартиру сняла.
- Финиш творчеству?
- Финиш? Нет, Брайан, хочу, чтобы после был старт. Продолжать через силу – финиш. Не одно дело, ни одно отношение не стоит лжи самому себе.
- А работы?
- Что-то в галереях. Часть передам в музей. Некоторые оставлю себе, много продам. Неважно. Они все под идентификационными номерами внутри меня. Захочу – восстановлю.
- Продашь.
Мне надо сделать паузу перед следующими словами
- Я хочу…
Она перебивает:
- Знаю, что… Забирай ее. Подарок.
- Но…
- Без «но». Это не моя фантазия , а ваши настоящие отношения. Она должна быть у тебя.
- Спасибо...
- Спасибо тебе за компанию. Пора…
- Если что, звони…
- ОК. Питтс – город маленький…
2008 год. Ночь.
Мокрые обнаженные тела переплетаются в замысловатом орнаменте, языки сталкиваются и расходится только для нового нападения. Взгляд - в взгляд.
Он приподнимается на руках над раскинутым телом, а потом снова падает, накрывая его как гигантская птица Рух. Руки-крылья в стороны, прижимает собой, накрывая… укрывая…
- Хочу… Трахни…
- Шшшшшшшшш
Тихое змеиное…Но не страшно.
- Сейчас кончу…
- Потерпи. Покажу тебе то, что не успел...
- Не могу…
- Хорошо. Прелюдия.
Он соскальзывает вниз сразу к паху. Кончиком языка быстро-быстро, мелко-мелко прикасается к головке, потом заглатывает одним движением до мошонки. Отпускает, медленно снизу вверх описывает языком спираль. Целует и начинает двигаться ровно, широко, ритмично. В ответ стон... Взрыв спермы – течение лавы в горло.
- Хорошо? Теперь перейдем к основным процедурам.
Тот, что под ним в голубом свете - фарфорово-белый с горящими глазами.
- Я хочу тебя…
- Подожди. Слушай.
Он садится ему на бедра и начинается фантасмагория. Кончиками пальцев еле касаясь, языком еле задевая, начинает двигаться по телу: волосы, лоб, виски, скулы, нос, рот, подбородок, шея, плечи, грудь, соски… Прикосновения – полет в невесомости, а, кажется режут кожу. Но язык тут же зализывает раны, дыхание растворяет шрамы.
- Не двигайся, расслабься.
Руки, запястья по пульсации вен, ладони, живот, пах, член, мошонка, бедра внутри, бедра снаружи, колени, лодыжки, щиколотки, ступни, пальцы. Под ним уже не стон, - низкое рычание. И мат как молитва. Сам он тоже на зыбкой грани между «удержаться за край» и «прыгнуть в бездну».
- Перевернись…
Плечи, спина… Его кожа светится, пахнет невинностью и похотью. Ягодицы, бедра,снова ягодицы…
- Трахни меня.
Таким голосом умирающий от жажды просит воды.
- Подожди… Скоро.
Он поднимается вверх и проводит членом вдоль позвоночника, потом ниже в расщелину, прикасается к сжатому сфинктеру, коротко гладит и отрывается, снова, и снова, и снова... Меняет позу, жаля языком: приник-отпрянул. Не лижет, входит остро и мягко, как нож в сухой песок.
Движения языка внутри – стаккато, движение пальцев на бедрах – ирландский танец, стон-вскрик в ответ – удар и отзвук литавр. Он двигается, показывая ему другой секс...
Форте сменяется пианиссимо, стаккато – легато, ирландский танец – медленным чувственным стриптизом.
- Трахни меня…
Таким голосом просят о последнем желании.
- Перевернись.
Его целуют, отчаянно, нервно, жадно. Он позволяет, до судорог хочется кончить, - с ним.
- Положи ноги на плечи.
Проникновение – тема без вариаций, одним плавным октавным аккордом. Качаются в унисон, одинаковый стон с одинаковой ноты.
- Брайан…
- Джастин…
Фейерверк – и темнота. Кончают вместе, миг в миг и такого единения еще не было…