Но Брайана больше нет, он сизый всполох и Гектору нечего было беспокоиться. Как я думал…
Почему не уходил от него? банальная причина, отсутствие сил и желания. Все так и текло, как неподвижная река в пейзаже, -красиво и предсказуемо.
Не знаю, какие высшие силы и на каких условиях вступили в сговор с моим подсознанием, но я смог перестать метаться.
…Пока не увидел сон…
…Пока не трахнул Хосе…
…Пока не прикормил беса…
Сон был стандартно-мрачным, кому хоть раз в жизни не снилось подобное? Коротким, бесцветным и скучным. Меня хоронили. Толпа родственников, новых-старых друзей, еще кого-то откровенно тяготилась мероприятием: зевали, поглядывая на часы, болтали по телефону, посмеивались. Из гроба уловил нелепый разговор Эммета и Дэниэля Шорта.
- Долго они тянули с похоронами, Тейлор уже лет десять, как умер?
- А что вы хотите? Мендоза приказал заморозить, отнес в подвал, сделал из мертвого Тейлора алтарь.
- А где Мендоза?
- Рассыпался в прах.
- Как предсказуемо… Хотя Тейлор и до физической смерти уже был неживой, а Мендоза пыльным прахом.
Прорезая толпу к гробу подходит Бог. Мой личный Бог. Красивый. Уверенный. Мощный. Живой. Целует в лоб, его губы прожигают в мертвом теле огненную дыру, глаза усмехаются.
- Прощай, Джастин. Каждому своё. Я живу – жизнью.
Проснулся от ужаса, бессилия и злости, с криком «нет, нет, нет, это не я, хочу жить… хочу жить… пошел на хуй…» Перепуганный Гектор хлопотал, успокаивал, обнимал, совал успокоительное, а я отталкивал его руки, - руки праха. Не соображая где, кто, откуда, почему, горел одним желанием, - жить! Не быть мертвым - живя. Не стать алтарем.
А потом трахнул Хосе, помощника Гектора по хозяйству. Не задумываясь, походя, зажал в углу, стал целовать, нападать, развернул, нагнул, отработал. Без чувств, без сожалений, без слов. И, с той же силой, с какой учился существовать по правилам «хорошего тона», сейчас захотел жить по - своим: эгоистичным, не соотнесенным с правилами Гектора, без обязательств. Если Мендоза любит меня, а я никак не могу полюбить его, искренне, а не суррогатно, пусть это будет его проблема, не моя. Ни извинений, ни сожалений. Мои ли это правила? Да мои! Не подражание Брайану, а одобрение их и принятие! Спасибо, Кинни.
- Джастин, какого беса ты прикормил?
- Не выбирал, Гектор, кто первый пришел.
- Ангел мой, что происходит? Не скрывай ничего. Ты с кем-то разговаривал? С ним! Что он сказал?
- Блядь, Гектор, его нет, достало, что любые мои изменения ты связываешь с Брайаном. Это не я, а ты не даешь прошлому убраться из нашего дома, ты боишься его и приманиваешь страхом.
- Да, я боюсь. Он дьявол, он искуситель, он делает то, что захочет, плюя на чувства других.
- А ты хотел бы быть таким, Гектор?
- Нет. Есть определенные правила поведения, правила взаимоотношений, чувство долга. Любовь… Если любишь, то не можешь жить только своими желаниями, удовлетворять только свои потребности. А я люблю тебя, ангел, люблю так, как никто никогда больше и, поверь, как никого никогда раньше. Джастин, пожалуйста, если тебе надо переменить обстановку, только скажи. К черту этот вернисаж в Берлине, к дьяволу бал в Париже, уедем куда хочешь, в любое место, на любое время. Только не отдаляйся от меня, не прячься, не заставляй страдать.
- Все хорошо. Я хочу жить, Гектор. Но по каким принципам, законам, правилам, не знаю. Если тебе трудно это принять, давай объяснимся сейчас и…
- О Боже, Джастин, как ты только мог подумать. Я постараюсь принять, понять. Только не уходи…
В Берлине и Париже было весело. Я клеил парней чуть ли не на глазах у Гектора, трахался в любом туалете, матерился о членах при членах «лучших аристократических домов Европы», приходил на «ужин в смокингах» в джинсах и кожаной жилетке. Я заставлял Гектора краснеть за меня и страдать. Но только веселился, - прикормленный бес притащил на хлебное место братьев. Мне нравилось утрировать «правила Брайана», доводя некоторые из них до абсурда и никакое экстази не могло вызвать большую эйфорию.
Оказывается, стать бессердечным эгоистом не сложнее, чем быть преданным бойфрендом. Забить на чувство вины перед всепрощающим Гектором легче, чем каждый день старательно убеждать себя в любви к нему. Не извиняться, не сожалеть, не оглядываться, жить принципом «есть я, а есть все остальные», проще, чем задавать себе неудобные вопросы. На хуй вопросы! На хуй чувство вины! И на хуй меня алтарь и меня живой труп!
На очередное "почему один какой-то нелепый сон разом перечеркнул всю "правильную жизнь", развернул на 180 градусов, поменял отношение к Гектору и вытащил наружу черноту" ответ был готов еще до окончания вопроса. Потому что я живу не своей жизнью. Потому что я не хочу больше быть жертвой, ни как "оставленное Солнышко", даже при осознании своей вины в случившимся, ни как жертвенник Гектора. Потому что я насильно замазывал белой краской темень и ржавчину, которыми пропиталась душа, а сон ножом сорвал покрытие. Потому что я хотел отомстить, не важно кому, не важно как. Себе, влезая в маску "плохого мальчика", за то, что не могу забыть его. Брайану, гиперболизируя и даже искажая его прошлый образ жизни, за то, что он посмел уйти. Гектору... Гектору за то, что он не Брайан.
Подобное должно было лопнуть со свистом.
- Джастин, я советовался с психоаналитиком и он считает, у тебя посттравматический стресс. Так бывает, когда сильная душевная боль проявляется не сразу, а через год-два, выплескиваясь подобным поведением. Отрицание всего мира, себя, самоистязание, толкающее на безумство.
- Гектор, перестань. Психоаналитики могут подвести базу подо что угодно, для них легко связать обычное ковыряние в ухе с желанием анального секса. Мне не больно. Это не протест. Не мазохизм. Это, Гектор, моя жизнь. И если сейчас она нравится такой, значит, буду жить ею. Не пытайся загнать снова в какие-то рамки, - бесполезно. Я чуть не стал живым покойником, от которого вот-вот могло начаться зловоние.
- Ангел, что ты несешь? Ты прекрасный художник, мастер, талант, глубокий и образованный человек с сильным, неординарным характером. Ты красив и сексуален. Ты перенес душевную травму и не сломался. Джастин, опомнись.