Хочу вернуться – но не могу довериться.
Блядь, почему я не могу жить проще, забить на все, послать к черту идиотское, дешево-пафосное драматическое амплуа, вернуться к нему без ответов, без сомнений.
Сара… Да, возможно, поступил как «хныкающий педик», но после ее рассказа о встречах с Брайаном в Питтсе: «Иногда болтали за бокалом и джойнтом, про жизнь и искусство», я рассказал ей о Берлине, его приезде и своем решении. Мы много времени проводили вместе, готовя проект и, хотя, некоторых тем не касались, были достаточно откровенны.
Сара выражений не подбирает.
- Заранее приношу извинения за резкость и, возможно, бестактность. Если слишком задену – оборви. Ты мечешься как суслик, Джастин, мелко и бестолково. Остановись, прости его. Да, да. Убеждаешь себя, простил, мол, но нет, иначе бы так не корежило. Хорошо, он натворил, пофиг причину, главное, что понял и пришел. Тебе нравится тыкать пальчиком себе в ранку? Ищешь ответы? Джастин, позволь не рассказывать подробности, но недавно прошла через нечто подобное, когда от ответов самому себе зависит будущее. Но для этого надо перестать прятаться, опять же, от себя самого. А ты как страус с головой в песке и задницей наружу. Не можешь однозначно верить? А ты пробовал? Или заранее вынес вердикт? Хочешь жить один? Если в самом деле, то поступай честно, оставь его в покое. Обруби короткий поводок, который, не забывай, Брайан в любой момент может сбросить сам, потому как Кинни на привязи – это квадратный трехчлен. Позвони ему и иди дальше один. Метафора. То, что между вами произошло, - омертвевшая ткань. Либо отсекай, либо жди гангрены. И повторяюсь. Насколько я поняла, его нельзя гнуть до бесконечности, даже после «прости», несмотря на кажущуюся гибкость, он, в момент, в секунду, снова сломает ваши недоотношения с треском. Чтобы помочь тебе с выбором. Сожрет себя, вырежет ремни из спины, но выдернет все, что было. Это будет окончательный финал. Если ты подсознательно желаешь конца – скажи. Ему, себе, не важно. У тебя осталось два месяца, соберись уже наконец.
Я понимал каждое ее слово, принимал правоту, не перебивал, не останавливал, был в чем-то благодарен за подсказки, но злился и негодовал, - Сара не имела никакого права так со мной разговаривать, ввинчиваться не в свое, препарировать, раскладывать, учить и, самое главное, лезть в душу. Поэтому с нетерпением ожидал завершения проекта.
Это моя жизнь. Мои вопросы и мои ответы.
Полтора месяца.
За неделю до открытия выставки она принесла три фотокартины, не открывая упаковку, сказала, что снимала еще до моего приезда в Нью-Йорк из Европы. «Джастин, просто смотри, это не посыл».
…Лица нет, но мне оно не нужно, узнать Брайана могу по одной-единственной, любой линии тела. Он стоит лицом к моему пламени: бесконечная шея, бесконечная спина, - гордость и вызов, плевать он хотел на огонь, на то, что обнажен перед ним. Стоит замерев, но каждая мышца готова, если потребуется, бросить себя в пекло, не в жертвенное пламя - в очищающий огонь. Хочу встать заслоном между ним и красно-оранжевыми языками: «Нет, Брайан, нет, не надо, так - не надо».
…«…Уходишь или остаешься… Кончаешь, а потом уходишь...». Я остаюсь. Первый раз целовал мужские губы, его губы, неумело, неловко, тоже катарсис, - освобождение моей сущности от сомнений, колебаний. Первый раз меня целовали мужские губы, его губы, сильно, настойчиво, доводя до умоисступления. Маленький Джастин Тейлор был в руках бога, моего бога. Лица нет, но тело, открытое, соблазняющее, тянет, зовет, приковывает. Глажу его, фотографического, пальцем: «Я давно прикован, Брайан, цепи не рвались. Но дай мне время».
…Опущенная голова, руки на согнутых коленях, - его энергетика бьет током сквозь мои черно-серебристые скалы. Что-то знакомое в позе, точно, «Демон» Врубеля. Но Брайан не демон. Он просто устал и пришел сюда, где нет сочувствующих и жалеющих, сделать вдох-выдох. И даже сидя, склонившись, все равно наверху. Закованная внутри сущность: он умеет укрыть так, как никто; он может бесстрастно растоптать за своё, за своих; он знает, что такое боль; он способен заблуждаться и ошибаться, бить и утешать, жертвовать и красть, падать и подниматься; он умеет любить. Живой человек - не идол, не супергерой, не картина.
Знаю следующие работы проекта.
Открываю сайт с фотографиями Сары: эта, эта и вот эта. Отлично. Брайан не увидит, потому что на выставку не приедет.
Ничего. Потом.
Месяц.
Живу с ним, сплю с ним, слышу его – и не знаю, что делать дальше.
Боюсь. Люблю и боюсь: снова верить больше, чем самому себе и, вдруг, вдруг, вдруг, начать сомневаться. Не хочу попытки, частей от целого, микротрещин, мыслей «а правда ли».
Или все - или ничего.
POV Брайан.
Питтсбург – Нью-Йорк. Февраль 2009
Сегодня открытие выставки этого совместного проекта и искушение увидеть его было столь велико, что билет Питтсбург – Нью-Йорк прожигал карман. Потребовалось долго заталкивать желание в коробку с надписью «нет, я обещал», заливая выпивкой и закуривая травой. О выставке будет в интернете, может, даже сюжет в новостях: смотреть нельзя, искать нельзя, думать нельзя.
Из полугода и месяц – остался месяц.
И я устал ждать.
Раздражался на себя, уставшего ждать, и злился на него, заставляющего это делать.
Маска прирастала к коже. Я ведь мистер эгоистичная безмятежность, большой босс и легендарный гей-трах Питтсбурга.
Купил билет в Париж, Гас, услышав, что я прилетаю на выходные, завопил на манер боевого крика команчей. Гас, я тоже очень соскучился. Уикэнд пролетел как минута, ревизия отношений Сэма и Линдси подтвердила их, пока во всяком случае, надежность. Гас был веселым, довольным, болтливым, Линдси благодарной, Сэм доброжелательным. Так, на время можно ослабить этот узел, особенно, когда другой завязывается мокрым морским.
Сара не оставляет попыток заманить меня в галерею: «Брайан, черт возьми, неужели не интересно. Кинни, там есть вещи, его вещи, которые ты должен увидеть». Не хочу.
Ллойд затихла на несколько дней. Потом позвонила: «Брайан, понимаю, занят. Но ты мне нужен в Нью-Йорке. Нет, не выставка, личная просьба. Буду твоей должницей, проси, что захочешь…Срочно, сегодня ночью. Позвони, как подъедешь к дому». Предупредив еще раз, что если она таким образом хочет заманить в гребанную галерею, наша договоренность расторгается и я вычеркиваю отовсюду имя Ллойд, оседлал Корвет. Мягким ты стал, Кинни и податливым, подрастерял категоричность. Стал позволять, черт возьми, что ты стал позволять делать с собой? Один засранец диктует условия, другая – пытается манипулировать. Заебали все. Всё заебало. К дьяволу, превращать себя в жующего сопли маменькиного педика – не позволю. Подъезжаю к дому Сары распаленным до желания послать на хуй и Джастина, и ее, и их проект и свою жизнь.