Одиннадцать часов. Киннетик.
- Мальчики, сегодня работаете до упора, пока результат меня не удовлетворит. Если упор наступит завтра утром, значит, вы здесь ночуете. Возражения?
Двенадцать часов. Киннетик.
Провожу презентацию, телефон в кармане вибрирует, прошу прощения, киваю Теду.
- Майкл, не могу разговаривать, занят. Да, ему должно было стать немного хуже, вы же были на инструктаже. Не зависай над Беном с причитаниями, ты должен верить.
Два часа дня. Ланч.
- Эээ… Пол, бифштекс не той степени прожаренности, что я просил.
Четыре часа дня. Киннетик.
- Теодор, я ухожу, да, сейчас, а ты остаешься за старшего. И, вот еще, возможно позвоню сегодня ночью. Или не позвоню. Я в порядке.
Шесть часов вечера. Питтсбург.
Ношусь на предельно допустимой скорости туда-обратно по шоссе.
Семь часов вечера. Лофт.
Виски, джойнт, виски. Бег на тренажере, чтобы обогнать себя. Звонок.
- Дэбби, я умер, с тобой разговаривает призрак-поверенный, перезвоню завтра.
Восемь часов вечера. Лофт.
Душ. Точка. Все. Довольно. Закрыто. Но еще час лежу, курю и тупо смотрю то на спины, то на телефон.
Девять часов вечера. Лофт.
Пора делать рывок. Звонок Теду.
- Теодор, я решил продать Киннетик и Вавилон. Нет, блядь, в чужом уме. Почему? Хочу. В течении нескольких дней меня не будет. Нет, никому не звони. Твое дело – перепроверить все бумаги.
Бронирую билет на ранее утро, бросаю в сумку вещи.
Звонок Саре.
- Завтра буду в Нью-Йорке. Могу поделиться хвостатыми…
- Спасибо Брайан. Я ждала, когда ты сам скажешь.
Собираюсь в Вавилон.
Десять часов вечера. Либерти-авеню.
Фонарь. Не представляя, вижу под ним Джастина, стоит, прислонившись, соединенные взгляды пересекают улицу. По-моему, выражение сердечная боль перестает быть метафорой.
Ветер доносит со спины запах. Его запах.
- Брайан… Я опоздал?
Поворачиваюсь, молчу. Джастин. Так, первое, - собрать голос, второе – спросить.
- Ты нашел свой осколок?
- Его не нужно было искать, все время был внутри, везде. Доверие конвульсиями пыталось прорваться сквозь панцирь озлобленности и глупости, в который сам себя заковал.
- И?
POV Джастин
Должен сказать ему все, не пропустить ни одного слова, потому что, стоящий напротив и не прикасающийся ко мне спокойный ироничный Брайан, заставляет пульсировать только одну мысль: «Я опоздал, заставив ждать до последнего». Сбиваюсь, многословно повторяюсь, то кричу, то шепчу, моля внутри "Пожалуйста, дослушай".
- Брайан, панцирь истончился, появились дырки и осколок вылез наружу, а потом он поднял меня на Питтсбургом и показал нашу жизнь. Я увидел, какой она была красивой, сложной, сильной, страстной, переменчивой, любящей, искренней и правдивой. Этой правды было так много, что на ее фоне произошедшее, - мелкое недоразумение, недомолвка, рядовое недопонимание. Волна в море, бархан в пустыне, дерево в джунглях, не больше. Я увидел, как ты со мной прощался, блядь, прощался и мы никогда, никогда могли бы больше не встретиться. Ты, только ты всегда понимал и принимал меня, не напоминал, не давил. А я, после «прости», выставил условие… Брайан, ответы не нужны, потому что вопросы наигранные. Оказалось, что самое важное, это вернуться сюда, к тебе, быть вместе, думать вместе, любить вместе, верить вместе. Наверное, должен был все пройти: Нью-Йорк, Испанию, Берлин, чтобы это понять. Я опоздал?
POV Брайан
Он признается, просит, объясняет, защищается, заглядывает в глаза, а я молчу. В мире миллиарды слов и не одно из них не отражает того, что чувствую, их еще не придумали. Какие еще слова? Опоздал? Нет.
И это «нет» повсюду: бьет током от проводов, катится ветром по Питтсу, толкается умца-умца в Вавилоне, скрипит фонарным столбом. «Нет, нет, нет» - эхом по воздуху.
Но, черт, как трудно сделать харакири, чтобы через дырку вытолкать изнутри всех демонов, до последнего. Я сдаюсь? Я быстро сдаюсь? Два часа назад перестал ждать, обрезав договоренность утверждением «он опоздал», почти шагнул за пределы "он приедет". Почти, но еще не шагнул. Блядь, да какого черта! Может, все проще, гораздо проще, и не важно, что за два часа до окончания «полгода и один месяц». А если мы нашли этот гребанный пятый угол? И пора признать: я устал не ждать, я устал без него. Все просто и безыскусно. Нахуй ритуальные танцы!
- Ты не опоздал.
- Прости меня, Брайан. Есть за что.
- Тсс. Не надо. Забудь свое, забудь моё. Я забыл.
- Я тоже.
Джастин неуверенно протягивает руку, проводит пальцами по моей груди, от впадины на шее до края джинсов: это больно, как операционный разрез без наркоза, но через него выхлестываются последние сомнения, уступая место облегчению.
Что-то сокрушительное, неистовое швыряет к нему, - забрать, схватить, прижать. Целую, не глядя, лицо, волосы, шею, притягиваю больно, громко, дико. Джастин… Вокруг с грохотом рушатся декорации последних лет.
Отвечает стонами, цепляясь за плечи, подталкивая головой подбородок:
- Брайан… Брайан… Брайан…
- Последний раз, блядь, это последний раз, когда тебя отпускал…
Обнимаю уже мягко, он прижимается лицом к щеке, трется, вздыхает-вдыхает. Все сказано – все кончено – все начато.
Ночное небо над Питтсбургом темно-фиолетовое с сизыми всполохами.
- Пойдем домой, Джастин.
- Я тут.
- Да.
- Никогда, никогда больше.
- Да.
- А как же – не зарекайся.
- Исключение.
- Не вспоминать.
- Забыть.
- Утопить.
- Сжечь.
- Повесить.
- Отравить.
- Кровожадный ты.
- Гнев.
- Дома.
- Да.
- Скучал, было плохо.
- Было.
- Люблю.
- И я.
- Поцелуй меня.
POV Джастин.
Я вернулся домой. Вернулся домой. Домой. Он любит меня. Любит. Меня. Я люблю его. Люблю. Его. Пусть мир горит огнем, пусть нью-йоркские музы ломают руки, мой дом с ним. Где угодно. В Питтсбурге? Отлично. Рисовать можно в любом месте. Он – живая жизнь.