Я даже не могу осознать, насколько по-другому ощущается оргазм, когда внутри влагалища находится папин член. Я имею в виду, я, наверное, никогда по-настоящему не понимаю, как сильно моя киска пытается что-то зажать, когда я кончаю. Наверное, я никогда этого не понимала до сих пор.
Я, конечно, понимаю это сейчас, потому что, поскольку мое тело, кажется, отдает абсолютно все, что у него есть, всю силу и всю мощь, оргазму, который я чувствую, моя киска зажимается на члене папочки, разжимается и сжимается снова. Это происходит снова и снова, не только во время схваток.
Моя задница сжимает шток анальной пробки, а живот сжимается. Это очень четко отражает то, что происходит с моими мышцами живота. Это совсем не с моей киской. У меня даже нет ощущения, что моя киска на это реагирует. Это кажется гораздо более активным, чем это. Моя киска… Забудьте об этом. Я не могу это объяснить. Скажу только, что когда папочка впервые вонзился мне в задницу, для меня открылся совершенно новый мир. Я почувствовала уязвимость, которой никогда раньше не чувствовала, и чувство абсолютного удивления и близости, которого никогда раньше не ощущала. Несмотря на все это, я могла быть хотя бы немного отстраненной, анализируя ощущения и анализируя эмоции, которые наполняли мое тело и мой разум.
Не сейчас.
Сейчас происходит нечто совершенно иное. Прямо сейчас то, что происходит, больше похоже на совершенно подавляющее и невероятное откровение. Каждое ощущение кажется новым и чудесным. Даже вещи, которые я чувствовала раньше, кажутся мне незнакомыми и прекрасными.
Когда я цепляюсь за спину папы и двигаю бедрами, чтобы прижаться к нему, я чувствую, что весь мир для меня новый, как будто я вернулась в тот день, когда сошла с самолета и впервые прибыла сюда, как будто у меня был реальный опыт и вообще был в моем прошлом, но сейчас я действительно погружена в то, что значит быть женщиной, влюбленной в мужчину. Женщина влюблена в мужчину…
— Папа, я люблю тебя!
Я плачу.
— Я тебя люблю!
Я использую ноги, чтобы подтянуться, чтобы встретить его толчки, и только тогда понимаю, что обвила ногами его талию. Я снова выкрикиваю эти слова, двигаясь быстрее, по какой-то причине взволнованная, потому что на мне чулки и высокие каблуки. Прижимаясь к нему, я немного поднимаю голову и смотрю через его плечо, чтобы увидеть его тело с моими ногами в чулках. Я вижу еще лучше.
Угол какой-то идеальный, и я вижу драгоценный конец пробки, а затем прямо над ним невероятный вид моей маленькой, уже не девственной киски, растянутой вокруг его члена.
Я вижу, как его член движется внутри меня, и как бы заманчиво ни было видеть скрещенные над его задницей высокие каблуки, именно это зрелище заставляет меня кричать:
— Папа! — когда удовольствие, протекающее по моему телу, кажется, достигает совершенно невозможного уровня. — Папочка! Папа, да! Папочка!
Я думаю, что мой голос звучит так странно, намного глубже, чем мой обычный голос. Хотя я не зацикливаюсь на этом. Даже если это звучит странно, это прекрасно. Даже если это не похоже на меня, это я, и я все еще Одри. Я просто Одри, которая любит Дрейка и которая теперь знает, что Дрейк тоже любит ее.
Я Одри, которая больше не девственница. Я новая Одри.
— Папочка!
Я кричу, когда он кончает. Мои ноги сжимаются вокруг него, и я двигаюсь к нему с силой и быстро. Черт, я почти неистово двигаюсь, как будто внезапно впадаю в отчаяние и боюсь, что он собирается уйти. Я продолжаю двигаться, пока папа не пытается отстраниться. Однако я так крепко держу его, что ему действительно придется приложить ко мне руки, чтобы освободиться. Однако мне удается взять себя под контроль, и я просто держу его, обхватывая его, но просто дрожу под ним и повторяю:
— Папа, я люблю тебя, — или разные версии этого снова и снова. И когда я наконец замолкаю, я все еще обнимаю его.
Я не знаю, как долго я цепляюсь за него. Я думаю, это около пяти минут. Эти пять минут могут быть самыми прекрасными пятью минутами в моей жизни. Единственная причина, по которой я расслабляюсь рядом с ним, это то, что звонят наши телефоны. Его телефон звонит первым, но он не отвечает. Я все еще цепляюсь. Затем звонит мой телефон, и мы оба понимаем, что это значит, что звонит моя мама.
Моя мать. Его жена. Та, который вернется домой менее чем через два дня.
Я отвечаю и, конечно же, первое, что она спрашивает, — о Дрейке. Я лгу и говорю, что он в туалете, но свой телефон он оставил здесь, в гостиной. Просто чтобы поругаться с мамой, я тянусь к папинному члену и нежно ласкаю его. Затем мама говорит что-то, что обычно заставило бы меня смириться с тем, что у меня такая мать. Она говорит, что ей нужно перезвонить. Я совсем не против возможности пообниматься с папой. И мама мне не перезванивает.