“С мясом. Довольно вкусно. Умеет же всё-таки она готовить”
Следом ушёл и стакан кваса, а пары кусков выпечки Леону хватило, чтобы стать сытым.
“Быстро я наелся... Так. Всё, вылезаю из-за стола” - вслух подумал Леон и пошёл на улицу: “Вот и мой второй день здесь! Надо кого-нибудь найти. Не валять же дурака мне весь день. Ефим, скорей всего, в поле ушёл. Ну, а об Агафье ничего сказать не могу”
Помимо того, куда все ушли, интерес Леона вызвали остальные дома поселения. Эти пустующие помещения, изнутри, наверняка не содержали ничего удивительного, но осмотреть их почему-то хотелось. Наверное, чисто из любопытства.
Торопиться кого-то искать парень не стал. Он решил пойти в центральный дом, являющийся самым крупным. Зелени на нём было не меньше, чем на остальных и, так же, как и некоторых, его разрисовывали следы огня. Две его стены были обгорелыми только у фундамента, что давало понять, что огонь не пошёл дальше. Может быть, потушили, может сам погас или какие-то высшие силы не дали пламени разгореться.
У входа в него стояли пару ступенек, обросшие мхом. Когда парень наступил на них, они даже не скрипнули, а вот большая дверь, при открытии издала жалобный стон.
Если бы она ожила, то это стало бы равносильно тому, что если долго сидеть в одном положении, а затем резко попытаться встать на ноги. Глупость какая.
Дом этот изнутри зарос не только растениями, паутина там, конечно, тоже была. Она клубами свисала с потолка, и её узоры развешивались по тёмным углам. Запах пыли там, практически, вместо воздуха, а сама грязь, потревоженная потоком воздуха из открытой двери, сразу поднялась вверх. Леону пришлось зажмуриться и рукавом закрыть рот и нос, но из-за всего этого, разглядеть что-либо было очень трудно.
В течение долгого времени его никто не трогал, вследствие чего, природа зажила в нём своей жизнью и это не есть плохо.
Само здание своими отличиями от остальных изб показывало, что здесь жили не простые жители. Вероятно, его покинул глава поселения. В просторной комнате, слева стоял большой деревянный стул с высокой спинкой. Внешне он напоминал трон. Но, он не был обшит тканью, не был позолочен. Его выделяла узорчатая резьба. К сожалению, в такой обстановке разглядеть что-нибудь ещё на нём не получилось. Посреди этой комнаты стоял круглый каменный очаг с вытяжкой над ним. Огонь в нём потух много лет назад, оставив после себя одни лишь угли.
Помимо этого, возле трона беспорядочно валялись картины. Издалека, разглядеть на них что-то не предъявляло возможности. Леон имел страх перед тем, что от малейшего шага на него может обвалиться потолок. Он понимал, что конструкция крепкая, но до конца не мог доверять ей. Любопытство же думало напротив. Он решился.
Один шаг не подал никакой опасности. Второй тоже. И третий. Успокоившись, Леон аккуратно подошёл к трону. Так вышло, что из окна светил солнечный луч, позволяющий рассмотреть то, что изображено на отсыревших картинах.
Из всей кучи, сверху лежала та, на которой была изображена семья из трёх людей. Посередине стоял полный и бородатый мужчина в синей накидке, по правую руку от него стояла женщина худощавого телосложения, а слева черноволосый улыбчивый мальчишка. Вся семья выглядела счастливой. Хотя, гораздо страннее было-бы, если все позировали с мрачными лицами. На заднем плане стоял тот самый трон. Не трудно было догадаться, что на картине нарисована семья, управляющая этим поселением, да и, очевидно, что на всех остальных картинах такие же семьи. Леон отодвинул один семейный портрет в сторону и начал рассматривать второй. На этот раз семья состояла из четырёх человек. Главой семейства на этот раз выступал высокий черноволосый человек. Его лицо охватывало чёткое сходство с ребёнком на прошлой картине.
“Прямо сквозь время заглянул. Выходит, здесь жили несколько поколений, а какие-то бандиты пришли и нарушили эту систему”
Так же, справа от него стояла жена, которая была большей красавицей, в отличие от прошлой; слева стоял молодой человек с заметно длинными, распущенными чёрными волосами. Этот, видимо, был старшим и, как и мать, он имел красивую внешность, но выглядел самым серьёзным из всех. И, наконец, в серёдке, перед отцом находился низкорослый паренёк лет пяти. Так же, как и его отец в детстве, он выражал счастье. Его волосы были чуть ли не белыми, и в сочетании с выражением лица это создавало иллюзию, что он “светится”. Последней лежащей картиной, находящейся в самом низу, оказался одиночный портрет. Нарисован на нём был тот самый старший сын с прошлой картины. Его лицо всё так же застыло в серьёзной гримасе.