Здесь не было ни тропинок, ни полян, ни твёрдой, ровной почвы. Лессинг сморщился, почувствовав острую боль в бедре, но продолжал ломиться сквозь кусты. Вдруг в его голове, покрытой ссадинами и шишками, мелькнула мысль. И он тотчас осуществил её: взял камень и бросил его далеко, в сторону индейцев. Это помогло – могауки, заслышав стук и шорох позади себя, повернули и стали искать источник звука.
Тихо, стараясь не выдать своего присутствия, Лессинг побрёл вдоль полосы остроугольных камней и поваленных бурей деревьев.
Теперь ему нисколько не было страшно. Ночь окутала лес, горы и одинокого конкистадора, следы его затерялись в чаще куманики и нагромождениях валунов. Он неслышно крался вглубь массива.
Когда Лессинг полностью отдохнул и достаточно удалился от опушки леса, то с нетерпением начал искать место ночлега. Завтра ему предстояло очень много и долго идти, скорее всего, на юг, в обход владений могауков, к своему лагерю и ста пятидесяти товарищам, приплывшим с ним.
Быстро он нашёл убежище – пещеру в каменном холме, окружённую гигантским папоротником и молчаливыми клёнами-великанами.
Преодолев боязнь перед неизвестностью, и подхватив острый кусок базальта, Лессинг юркнул в чёрную пасть холма. Так как пещеру осветить было нечем, он чуть постучал по неровным стенам грота и, убедившись, что несколько мелких зверьков покинули пещеру, прислонился к небольшому валуну и мгновенно заснул.
Побитые, но ещё крепкие пальцы минут пять сжимали камень, а затем постепенно расслабили захват, и кусок базальта глухо выпал из руки на пол.
Из глубины пещеры послышался вздох. Пара летучих мышей, громко захлопав крыльями, торопливо вылетела в ночь, почти незаметно юркнул наружу уж, и снова наступила тишина.
Лессинг поёжился и попытался закрыть глаза. Сквозь дремоту и слипавшиеся веки он различил во тьме грота движение и ухом уловил шелест по щебню. «Я очень люблю страшные сны, посмотрим, что будет!», – подумал Лессинг, полностью погружаясь в сон. Кажется, это была его последняя мысль.
Всё отчётливей и громче стали слышны тяжёлые шаги, какое-то сиплое дыхание и писк. Что-то щёлкнуло, как боёк ружья, шелест заполонил грот, и из чёрной бездны пещеры выросло отвратительное чудовище – огромных размеров жук. Почти десятифутовые усы его, как хлысты, с силой опустились на спящего конкистадора, гигантские челюсти раскрылись, и, как только голова обезумевшего от боли Лессинга очутилась между ними, сжались, звякнув роговицей и чмокнув расплющенным черепом человека.
Гигантские глазища чудовища расширились, усы поднялись, а передние лапы упёрлись в щебень.
Тело Лессинга медленно поползло вслед огромному насекомому. Опять стало тихо и будто бы пусто в тёмной, глубокой пещере. Вспорхнула перед входом в страшный грот летучая мышь, но, видимо передумав, рванула в лес.
Эта пещера уже была занята!..
* * *
Второй раз гигантское насекомое показалось в 1863 году в пригородах Нью-Йорка, в самый разгар гражданской войны в США.
В этот день в Нью-Йорк прибыла русская военная эскадра для помощи армии Линкольна. Местные власти, представители мелкобуржуазной общественности и горожане восторженно встретили союзников.
В числе военных моряков находился некий Василий Чернов, второй сигнальщик на флагмане. По воле случая он одним из последних покинул свой корабль, задержался на пристани и, погнавшись за пёстрой юбкой, оказался в ветхом, грязном трактире «Семь сельдевых бочек».
Выкарабкался он оттуда без гроша в кармане, пьяный и до смерти замученный трактирными девками. Поэтому не мудрено, что он вскоре, потеряв координацию, очутился под старыми деревянными навесами портовой пристани, в самом центре Приморской свалки.
С визгом разбегались в стороны крысы, завидев ползающего по мусору человека в некогда новой матросской форме. Чернов перебирал руками, неуклюже двигаясь на четвереньках, падал на бок, снова полз и опять валился. Руки, изрезанные о битые стёкла бутылок, иногда проваливались в мусор, человек, невнятно ругаясь, разгребал другой рукой тряпьё, гниющие остатки пищи и протухшей рыбы, деревянные стружки и прочий мусор, затем полз дальше, по круговой, ударяясь головой о толстые подпорки пристани.
В одном месте Чернов провалился основательно. Он рухнул в какой-то сырой и вонючий док. Стены его были сложены из гнилых, дряхлых досок и спрессованного под собственной тяжестью мусора.
Человек буквально протрезвел, уставившись на уродливую морду огромного, ужасного жука. Свет, кое-где пробивавшийся через дыры пристани и мусорный хлам, достаточно освещал чудовище: его вибрирующие усы-хлысты и лязгающие челюсти. «О, таракашка!», – подумал Чернов, но в следующий момент хрипло и дико вскрикнул. Насекомое, стремительно встав на пару задних могучих лап и подняв своё девятифутовое мерзкое тело вертикально, всей массой обрушилось на человека. Щёлкнули стальными тисками челюсти, а леденящий душу, предсмертный крик смолк.