Ромка надеялся, что повзрослеет – и пройдёт его дефект, забудется прилипшая в тот день обидная кличка «Слепой». Но шли годы, а слепота его аномальная оставалась. В отчаянной надежде, что всё наладится и сбудется мечта стать бойцом или курьером, он вместе со всеми занимался огневой и физической подготовкой, рукопашкой и изучал ОБЖ. Но на комиссии, которую проходили четырнадцатилетки, распределение ему было одно: работа в мастерских. Выходить – максимум по Норильской области, и то при условии, что выучит наизусть расположения немногочисленных ее аномалий.
– Ты неплохой стрелок, Бесхлебников. И с ножом, говорят, хорош. Но за пределами области ты обузой будешь своим. Вместо того чтобы задачу выполнять или ноги уносить, они тебя за ручку должны будут водить, – вздохнул Зима, командир Норильска, прочитав в глазах парня все обиды, возражения и обещания, рвавшиеся выплеснуться – и не выплеснувшиеся. Ибо мечты – мечтами, а истину Рома видел сам.
Так начались трудовые будни Романа. Сколько раз он обдумывал план побега, не важно куда, главное – откуда: доказать, показать, убедить!.. Но даже на стадии планирования всё заканчивалось встречей с первой аномалией, и на стадии исполнения, он знал, всё завершится точно так же.
А жизнь за пределами области и Ромкиной досягаемости протекала полноводной рекой. Бойцы ходили в дозоры, охотились, отбивали поля то от зверья, то от бандитов, возили продукты в город – менять на патроны, лекарства, одежду. Ромка же, стиснув зубы, единственный мужчина среди женщин-мастеров, год за годом осваивал металлообработку и устройство локомобиля.
Тот рейд начался внезапно. Одну минуту всё было тихо и сонно в мягких лучах заходящего солнца, но миг – и заполыхали стога, лошади заметались под градом стрел, перескочили через изгородь – и оказались на минном поле. Не успели люди опомниться, а земля успокоиться от разрывов, как в проходы, перескакивая через трупы коней, ломанулась орущая орда.
Набег, конечно, отбили, и остатки бандитов, загрузив наспех похватанные продукты на трофейную телегу, под покровом темноты сбежали, но стоила эта победа дорого. Одно из убежищ, используемое под склад, к утру превратилось в лазарет, куда из операционной медленным стонущим ручейком стекались раненые.
– Шестьдесят пять, – доложила вошедшему Зиме главврач Норильска. Руки ее, худые, иссушенные карболкой, устало лежали на коленях. – Двадцать два твоих, остальные – гражданские. Семнадцать умерли – на столе или после операции. Антисептика мало. Обезболивающих. Шовного материала. Еще позиций двадцать пополнить бы…
Зима кивнул:
– Займусь.
– А у бойцов?.. – спохватилась Анна.
– Тридцать восемь двухсотых, – тихо ответил он.
– Тридцать восемь?! Но это же больше половины!..
– Пятьдесят три процента личного состава. Бандиты оставили восемьдесят семь человек.
Ранеными или убитыми, медик спрашивать не стала. Взятый при нападении здоровый или раненый бандит после летучего полевого суда, занимавшего минут пять, иногда меньше, становился бандитом мёртвым.
– Но это значит, что медикаменты… – как врач, она увидела главное для Норы. – Поездка в город… Раненые…
– Успокойся, Ань, – Зима накрыл дрожащие пальцы жены своей широкой загрубевшей рукой. – Прорвёмся.
Телега, груженая мешками с зерном, тяжело подскакивала на остатках асфальта Ижевского тракта, но Ромка тряску не замечал. Сжимая автомат до судороги в пальцах, час за часом шарил он взглядом по обступившему дорогу леску в поисках малейшего движения. Он понимал, что должен быть сдержан и бдителен, но бешеная скачка сердца не прекращалась. Он едет в город! Курьером! Чтобы спасти раненых! С калашом, не с какой-нибудь двустволкой!
Душу грела и семейная реликвия на удачу, положенная в нагрудный карман – половина медальона далёкого прапрадеда, вернувшегося с Немецкой войны. Колпачок давно был утерян, но гильза – пустая, без записки – прожила в их семье почти двести лет, передаваемая от отца к старшему сыну. Кадровому военному. И вот теперь батя, суровый, но светящийся от гордости, передал ее своему старшему. Ему.
Почувствовать себя на вершине счастья Роме мешал только повод, из-за которого он оказался на заднике тряской повозки. Встретить бы хоть одного из тех гадов, кто напал вчера…