– Через час отель будет, – сообщил возница – дед Гаврила. – Там заночуем. Ромыч, ты впервой, значит, тебе наш схрончик пожарный показать надо не забыть.
– Почему пожарный? Там вёдра и песок? – не понял парень.
– На всякий пожарный, значит, – хохотнул Петрович, командир их отряда.
Отелем оказалось серое недостроенное двухэтажное здание с провалившимися перекрытиями и пустыми квадратами окон. Может, сто лет назад его и хотели сделать гостиницей для дальнобоев, но не успели. Теперь норильцы соорудили подобие крыши над левой половиной первого этажа, на широкий дверной проём навесили ворота, заложили камнями нижние окна, и развалина стала приютом и крепостью для путников, рискнувших одолеть дорогу между Воткой и Ижом. Сколько историй рассказывали курьеры о выдержанных здесь осадах и боях со зверьём – четвероногим и двуногим!..
Петрович и Лёха быстро проверили внутренности «отеля»: спокойно. Воз вкатился под крытую соломой крышу, дед занялся мерином, остальные – ужином. Перед сном Ромка не выдержал.
– Игорь Петрович, мне… можно кругом посмотреть?
Тот, понимая, что он имеет в виду, кивнул:
– Смотри. Только в подвал не лазь: там горох.
Тем не менее, в подвал Ромка заглянул – первым делом. Горох – крошечные блуждающие жёлтые шарики, мгновенно парализующие и открывающие кровотечения, ему раньше никогда не попадались. Может, хоть их он увидит? Но нет. Как ни высматривал он во тьме золотистые огоньки, не заметил ни отблеска. Или все они разом куда-то укатились, или…
Получив напоминание о своей ущербности, остаток пути на следующий день он проделал в угнетенном настроении, и даже Иж, недостижимая вчера еще мечта, не произвел на него должного впечатления. Вихрем промчались перед глазами завод и склады, где курьеры обменяли зерно на оружие, патроны и лекарства – и настало время ехать назад.
– Переночуйте! – предложила завскладом, кивая на пустые нары в подсобке, но Петрович покачал головой:
– Раненые ждут. По дороге заночуем, где всегда.
Пожелав счастливого пути и тайком перекрестив их, тетя Юля открыла ворота.
– С Богушком, Нора.
– Благодарствуй, Иж, – степенно кивнул Гаврила, и мерин затрусил по утрамбованной щебенке главной улицы.
До отеля они добрались, когда солнце опустилось за горизонт. Бойцы, как могли, осмотрели ворота и подъездной путь: никаких признаков, что без них кто-то побывал. Лёха размотал проволоку, затянутую на проушинах секретным узлом, и повозка осторожно вкатилась внутрь.
Петрович нагнулся к куче хвороста у стены, чтобы запалить костерок – и вдруг повалился. Из шеи его торчал арбалетный болт. Ромка рванул с плеча автомат, но в руку ударило что-то твёрдое, и пальцы разжались. Он потянулся к нему целой рукой – и стрела пробила грудь. Парень охнул, силясь вдохнуть, захрипел кровью, согнулся пополам, успел краем угасающего сознания уловить автоматную очередь под вопль «Вали их!» – и мир пропал.
Очнулся Ромка от луча солнца, прилёгшего на веки и превратившего ночь его сна в яркий день. Он недовольно отвернулся – в такую рань на кой пень будить? – и лицо его уткнулось во что-то холодное и липкое. Не понимая, он отпрянул, открыл глаза – и увидел Петровича. Немигающий взгляд, бледное лицо, кровь на щеке… За ним с дырой в виске – Лёха, рядом, с развороченным очередью боком – дед Гаврила. События ночи вспыхнули в памяти как пожар на пороховом заводе. Наши! Засада! Груз!..
Яростно отмахнувшись от тупой боли в руке и груди, Ромка вскочил, едва снова не теряя сознание – и оказался головой вровень с краем пола.
«Подвал! Бандиты скинули нас в подвал!»
И тут же вторая мысль:
«Горох!!!»
Забыв про боль и про раны, он на четвереньках взлетел по щербатой лестнице и рухнул ничком, тяжело дыша. Не докатился до него. Повезло! Хоть в чём-то…
Ухватившись за подоконник, он поднялся.
Куда теперь?
Стрелы из него не торчали. Что-что, а экономить боезапас бандиты умели. При резком вдохе от боли в груди хотелось взвывать, но кровотечения не было. Пошевелил пальцами правой руки – работают. Где вход-выход стрелы – кровавая корка. До Норы доберётся.
Шаг вперед.
Стоп.
Ну, доберётся. И что? Что скажет? И зачем он, слепой нахлебник, нужен там? Когда все мужики жизни свои кладут, он, здоровый семнадцатилетний лоб, с бабами винтики точит и чертёжики чертит!
Ощущение, что он мог бы предотвратить случившееся, если бы вовремя понял, как, что он что-то не сделал, не подумал, не предусмотрел, не догадался, а должен был, накрыло внезапно, вгрызлось в душу и разорвало ее на куски, а что уцелело – искромсала вина. Он остался в живых. Он, самый бесполезный боец отряда! Зачем?!