Леха медленно шагнул к ней.
Лыжи занимают большую площадь, они выдержат, должны выдержать! Вроде бы… Одному богу известно, какая там глубина… Метр, полтора, два?! Он снял рюкзак.
Шаг, еще шажочек, лыжи уходят в снег, как в трясину, как в зыбучий песок, Леха готов поклясться, что чувствует ленивое течение под ними, и нет в целой вселенной ничего, кроме страха, холода, ползущего от воды, дыхания ветра да огромных зрачков Алины.
Из-под Лехиных лыж выступала влага. Еще миг, и он окунется. Леха отпрянул, не заметив, что лишь наполовину ступил на кромку коварного водоема.
Он вспомнил школьные наставления Иван Палыча, невысокого сухого физкультурника. Нужно лечь, взять ветку или шарф и ползком подобраться к тонущему, а потом так же ползком вытянуть его. Главное – не вставать на ноги, и все получится.
Сухой, как спагетти, Палыч, пожалуй, сумел бы, а вот Леха слишком увлекался пельменями. Твердая почва под подошвами оказалась прекраснее самых жарких поцелуев, ценнее карьеры, нужнее друзей, дороже матери… Кислород в легких – важнее гордости. Не все ли равно, что будет завтра, если сегодня его попробуют рыбы?!
Изо рта Алины вместе с облачком пара вылетел сиплый шепот:
– По… помо… – В глазах блестели слезы, лицо исказила гримаса ужаса.
Леха кинулся на живот и с опаской подполз к берегу, загребая лыжами снег.
– Держись! – Он выставил перед собой палку, не решаясь коснуться тонкого белого ковра, маскировавшего смертельную западню. – Хватайся, ну!
Алина несмело вытянула правую руку, левой судорожно цепляясь за наледь. Ободранные в кровь пальцы, покрасневшие от холода, напоминали лапки раненой птицы. До палки слишком далеко, надо бы чуток вперед, но почва под снегом не пускала. Она подчинила, загипнотизировала Леху. Так жестокая мать бросает падчерицу в горящем доме, чтобы вынести свою кровиночку.
– Снимай рюкзак! Он утянет тебя!
Снежный пласт тяжким вздохом просел под девушкой, одно бесконечное мгновение ее голова держалась на поверхности, а потом черная гладь пробежалась рябью, гоняя белые комочки туда-сюда, и сомкнулась. Пару раз булькнуло, словно черти на дне включили кипятильник, и все стихло, только разыгравшийся ветер резвился.
Леха не верил глазам. Поднимаясь, он поскользнулся и сломал лыжу. Раздался короткий сухой щелчок, и Леха зашелся в истерическом хохоте.
Он скулил, размазывая слезы, сорвал шапочку и швырнул в омут. Парень жалел любимую, проклинал Петровича, оплакивал себя. «Разварня, – вспомнил он, отсмеявшись. – Разварня, а не пекарня».
Вязаная шапочка набухла, потемнела под стать воде и, подобно верной дворняге, последовала за человеком, подарившим ей жизнь…
* * *
Оказывается, в лыжных ботинках без лыж по лесу особо не разгуляешься. Снег под ногами издевательски хрустел надкушенным яблоком. Ветер обернулся суровой сибирской вьюгой, и Леха ощущал себя рядовым армии фельдмаршала фон Бока в декабре сорок первого.
Генерал Мороз стрелял в упор мелкой белой картечью, стужа опасной бритвой кромсала непокрытую голову. Леха пробирался, утопая в сугробах – когда по пояс, а временами и по грудь. Ошметки мокрой ваты назойливо липли на линзы очков, и Леха в сердцах швырнул их прочь.
Ноги ниже колен превратились в березовые поленья, хоть Буратино выпиливай. Холод плоскогубцами давил на подушечки пальцев, в груди наросла сосулька, Леха надрывно и сипло кашлял. Вот уже несколько жизней как он блуждал среди косматых елок, посыпанных мукой, сучковатых берез и прочей древесной дряни.
Елки он узнавал по хвое, березы по коре, а остальной сухостой нарек тополями и кустами. Метель безжалостно скрыла их с Алиной лыжню и следы «Буранов». Адуляр, дорога с припаркованной комфортной машиной, деревня Федоровка с пахучим печным дымом исчезли, растворились в мареве цвета молока.
Непогода гнала его, как стая гончих лису. Все поглотила бешеная снежная круговерть. Покинутый город дышал в затылок, не желая расставаться с добычей. Он был полон сюрпризов.
Арматуры, погребенные под снегом, словно кости в пепле пожарища, с радостью пробьют ваши легкие и выйдут из спины уродливыми красными пальцами. Хищные перекрытия внутри зданий готовы размозжить вашу голову или придавить вас. Вы будете еще живы, когда лисы, ласки или одичавшие псы придут полакомиться.
Кирпично-каменной твари мало Алины. Ей нужен мужчина, и так уж выпали карты, что поблизости только один. В стуке ветвей и вздохах ветра чудится шепот. Куда же вы, Алексей? Если вам не подходят ни вода, ни арматура, ни пробитый череп, что ж, извольте замерзнуть. Алексей, вы станете легендой!