Максимка подал знак, упал на землю под куст смородины. Густя прилегла рядом. Банковский двор был перед ними как на ладони.
Прежде всего им бросилась в глаза крытая брезентом машина. В брезенте прорезана дверь. Она раскрыта нараспашку. Через неё видна какая-то аппаратура и женщина в белой блузке с наушниками на голове — видимо, радистка. Рядом с машиной, но как-то боком от неё, спрятавшись под грушу, стоял фургон. Единственное окошко в нём оковано решёткой. Дверь в фургоне, видимо, с другой стороны, потому что отсюда, где лежат Максимка с Густей, — глухая стена.
Кроме радистки, сидевшей в машине и что-то старательно записывающей в тетрадь, никого во дворе не было. Вокруг стояла тишина. И таинственность. Эта таинственность каким-то образом вызывала у Максимки непреодолимое желание что-то делать, действовать.
— Батарейки скорее всего в машине, — шепнул он Густе.
— А мне кажется, в фургоне, — заспорила Густя.
— Почему в фургоне?
— А потому, что приёмник в машине может работать от автомобильного мотора…
— Я об этом не подумал, — признался Максимка. — Но как нам выяснить, есть ли кто в фургоне?
— Будем ждать и наблюдать, — решительно сказала Густя.
Они стали ждать. А давно известно, что хуже ничего нет на свете, чем ожидать и догонять. Да попробуй ещё улежать, если откуда-то прилетел комар, начал звенеть над ухом.
Максимка попытался отогнать комара. Тот на минутку исчез. Наверно, слетал за подкреплением, потому что вскоре над Максимкиным ухом звенели уже два, а может быть, и три комара. Но и это не всё. Кто-то пополз по ноге под штанину. Хорошо, если это чёрный муравей. А если рыжий… Этот не пожалеет, ущипнёт так, что даже в глазах потемнеет. Максимка изловчился, почесал ногу. То, что ползло, притихло, зато по спине, между лопаток, начало так зудеть, хоть по земле катайся.
Максимка хотел махнуть на всю эту разведку рукой да идти домой, как из фургона — откуда же ещё! — появился белобрысый солдат. Солдат был во френче, застёгнутом на все пуговицы, и в зелёных штанах, заправленных в солдатские сапоги. Он остановился возле машины, что-то сказал радистке и захохотал. Радистка сняла наушники, начала, по всему видно, отчитывать солдата, потому что тот вдруг стал смирно и опять что-то сказал радистке, но уже серьёзно.
— Я, я, — ответила радистка, что даже Максимка понял: радистка соглашалась с солдатом, сказав: да, да…
Солдат вытер пилоткой лицо, медленно пошёл в дальний угол двора.
— Эх, языка я ихнего не знаю, — сказал Максимка. — Интересно, о чём они говорили.
— Он просил радистку покараулить фургон, — ответила Густя. — А ещё… ещё… Стыдно слушать…
Максимка не стал допытываться, почему Густе было стыдно слушать. Им овладела смелая мысль.
— Говоришь, просил покараулить фургон?.. А ты понимаешь, что это значит?.. А то, что сейчас в фургоне никого нет. Вот! — радостно заключил Максимка.
— Возможно, и так…
— Не возможно, а точно никого нет… Тогда жди меня. — Максимка вдруг подхватился, и не успела Густя сообразить, что задумал Максимка, как он, пригнувшись к земле, побежал к фургону.
Затаив дыхание Густя следила за тем, как Максимка бежал к фургону, как спрятался за угол.
А дальше…
А дальше Густе показалось, что время вдруг остановилось, а если и не остановилось, то поползло незаметно, как та улитка по песку. Максимка завозился в фургоне. Что он там делал, невозможно было представить. За то время, что Максимка спрятался за угол фургона, можно было не только выяснить, есть ли там батарейки, а взять их и прибежать сюда. И чего он там копается?! Того и жди, что солдат вернётся. Если бы можно было, Густя побежала бы в тот фургон и посмотрела, что там делает Максимка. Но надо набраться терпения и мужества. К счастью, и солдат задерживался. Быстрей, Максимка, быстрей!.. Не надо испытывать терпение…
Тем временем из банковского дома вышла молодая девушка в военной форме с бумагами в руке. Она шла уверенно, чеканя каждый шаг.
Не остановившись даже возле машины, девушка направилась к фургону.
Теперь всё!..
Густя закрыла лицо руками. Ей показалось, что где-то рядом прозвучал выстрел. Она открыла лицо. По тропинке к дому шла девушка, вела за ухо Максимку, да ещё подталкивала его в спину.
Густя подхватилась и побежала.
4
Не иначе как от бабушкиных лекарств Сергей Иванович как уснул, так и спал до этого времени крепким непробудным сном. Солнце взошло и поднялось над лесом, постояло в зените, покатилось себе потихоньку на запад, а полковник, на которого Кешка возлагал столько надежд, всё спал, словно на свете не было войны, словно фашисты не захватили Велешковичи.
Кешке с Данилкой и Лёвой надоело ждать, когда он наконец отоспится. Так можно и войну проспать. А что, очень даже просто! Может быть, красные бойцы уже гонят фашистов в их Неметчину. Проснётся завтра Кешка, а фашистов уже и след простыл…
Они втроём сидели на завалинке под окном. Кешка через каждые минут пять вскакивал, заглядывал в окно — может, полковник проснулся. Нет. Спит.
— Посмотри, кто сюда бежит, — сказал Данилка. Кешка посмотрел, удивился.
— Густя!.. Чего она?..
От усталости и сильного волнения Густя тяжело дышала, широко раскрывая рот, как та плотичка, вытянутая из воды. По её щекам текли слёзы. Мальчишки растерянно посматривали на неё, почему-то боялись спросить, чего она плачет.
— Максимку схватили, — наконец сказала Густя.
— Ну-у! А что я говорил?.. Убежали из-под расстрела и шатаются по улицам, словно ничего и не было…
При этом Кешка очень выразительно посмотрел на Данилку. Тот и без того испугался, потому что тоже, как и Кешка, подумал, что Максимку узнал на улице конвоир.
— Где его схватили? — спросил Лёва, сохранявший удивительное спокойствие.
— На банковском дворе, — ответила Густя. — Там теперь радиостанция.
— Так я и думал, — сказал Лёва. — И нечего тебе, Кешка, выдумывать. Видишь, что мы наделали?..
— Что наделали? — рассердился Кешка.
— А то, что Максимка пошёл доставать батарейки… Очень мне надо было высовываться, чтобы Максимка попал к фашистам. И ты тоже хорош…
Теперь простая эта истина дошла наконец и до Данилки, и до Кешки. Но они начали нападать на Густю.
— Разве мы Максимке давали задание?
— Почему сама не пошла за батарейками? Густя опять заплакала.
— Мальчики, о чём вы? Теперь надо думать, как выручить Максимку. А вы!.. Как вам не стыдно?.. Что-то надо делать, мальчики!..
— А уже наделали, — вдруг послышался из-за угла дома бабушкин голос. — Ремня на вас хорошего нет…
От такого незаслуженного оскорбления Кешка даже не вытерпел:
— Никогда, бабушка, от тебя не ожидал такого. Ты же сама говорила, что подслушивать нехорошо.
Бабушка однако ничуть не смутилась.
— Скажи спасибо, что подслушала, — сердито ответила она, — потому что вы наделали бы ещё каких глупостей. А тут и так дело очень серьёзное. Может быть, ваш этот друг бог знает чего наговорил фашистам…
— Неправда!.. Неправда!.. — горячо возразила Густя. — Максимка совсем не такой, как вам кажется…
Бабушка Ерофеиха только покачала головой.
— Э-э-э, внученька, — грустно сказала она, — на фашистских допросах и не такие, как ваш Максимка, признавались и в том, что делали, и чего не делали. А Максимка — дитя горькое. Будем надеяться, что выдержит пытки. А если не выдержит?.. Тогда горе нам всем. Поэтому слушайте, что я вам скажу. Разбегайтесь по домам да денька три не показывайтесь на улице. А если что-либо случится, не признавайтесь, что были у нас, и о Максимке ничего не говорите.