— Садись и рассказывай, — вдруг долетел до Максимки Клемов голос. — Где ты была?..
Максимка, хотя и боялся, что его могут увидеть, поднялся по лестнице приступки на три, чтобы лучше слышать, о чём там пойдёт разговор. Что-то сильно забеспокоило его.
— Гуляла, — ответила на вопрос отца Густя.
— С кем ты гуляла и что вы наделали, гуляя таким образом? — У отца был очень строгий голос.
— Ничего не наделала, — оправдывалась Густя.
— Мы с Антониной Павловной всё знаем, — сказал отец. — И про валенки, и про Грома, и про взрыв немецкой базы…
— Я ничего не знаю, — стояла на своём Густя.
— Не ври!.. Я не учил тебя врать, — прикрикнул на неё отец.
— Густенька, — раздался голос мачехи, — ты уже взрослая девочка и должна понимать, что ваша эта игра в войну может наделать непоправимого вреда. Где теперь прячутся твои друзья?..
— У меня нет друзей, — отозвалась Густя.
— Ну, хватит! — решительно сказал отец. — У нас нет времени.
Максимка соскочил с лестницы, бросился через огород к кладбищу. Вдогонку заторопился и Зыль-Бородыль. Если сказать честно, так угнаться за Максимкой было не очень легко. Да что не сделаешь, если надо оправдывать собачью службу, а заодно и спасать свою жизнь.
Максимка сиганул в канаву перед кладбищем. Зыль-Бородыль не бросился за ним очертя голову. Он притаился за кустом крушины, начал наблюдать, в какую сторону побежит Максимка.
К удивлению Зыля-Бородыля, Максимка выбежал на тот берег, как глупый козлёнок, и юркнул в кусты по-над кручей. Даже полицейского в дрожь бросило: над кручей вилась такая узенькая тропиночка, что на неё страшно было ступить. Максимка тем временем смело пробежал тропинку, спрятался в церкви.
«Ишь ты, пострел, — подумал Зыль-Бородыль. — Хочет в церкви пересидеть. Так я тебя сейчас загоню на колокольню и заставлю прыгать оттуда. Так будет лучше — никаких улик».
Зыль-Бородыль, не спеша, перешёл на другую сторону канавы. Хотел пойти в обход, но поленился. Подумал: «Если этот пацан прошёл по тропинке, так я тем более…»
А Максимка, как и договаривались, бросился в Страхово подземелье. Данилка с Лёвой не теряли даром времени. Под наблюдением Кешки они учились собирать и разбирать винтовочный затвор.
— Ребята! Густю схватили! — истошно закричал Максимка.
— Где?..
— Кто?..
— Когда?..
— Дома… Клем с мачехой… Сейчас повезут в полицию. Я всё видел. Они её связали, а рот платком заткнули…
— Давай рассказывай по порядку, — приказал Кешка, не поверивший ни одному слову Максимки. — Садись…
Кешка подтолкнул Максимку к гробу, на котором лежали три гранаты и винтовка без затвора. Максимка отдышался, только начал рассказывать по порядку, как вдруг лицо его побелело, а глаза сделались по яблоку. И ребята услышали, что за их спинами кто-то шлёпнулся на пол. Они как по команде повернулись: то серое, что упало с потолка, не иначе как через дыру в нём, вдруг превратилось в полицейского Зыля-Бородыля.
— Руки вверх! — сказал полицейский, наставив на них дуло винтовки.
И то, что Зыль-Бородыль упал с потолка, и то, что он держал винтовку напоготове, заставило всех четверых поднять руки. Зыль-Бородыль оттолкнул их стволом винтовки от гроба, увидел на нём гранаты и винтовку, сердито зашипел, как тот Змей-Горыныч:
— А-а-а, пионерчики… Большевистские выкормыши!.. Попались, карасики! Думали меня, Зылева, перехитрить?.. И ты, Чупринец, с ними?.. Может быть, ещё за главного?.. Что таращишься, гадёныш?.. Твоя песенка спета… На, держи верёвку…
Зыль-Бородыль бросил под ноги Данилке верёвку.
— Зачем она мне?..
— Будешь вязать их.
— Не буду, — решительно заявил Данилка.
— Ну, тогда вот этот с зелёными волосами свяжет, — Зыль-Бородыль показал дулом на Лёву.
— Очень мне надо, — огрызнулся Лёва.
— Тогда я вас по одному, как куропаток, буду стрелять, — Зыль-Бородыль лязгнул затвором винтовки.
— У тебя в руках змея, — вдруг послышался глухой, как из подземелья, голос. — Она ядовитая. Бросай её! Она хочет тебя ужалить. Бросай её!..
К удивлению детей, Зыль-Бородыль бросил винтовку на пол. Теперь все четверо увидели кого-то в чёрной одежде. Он шёл к полицейскому с вытянутыми вперёд руками.
— Протяни руки, — сказал человек в чёрном. — Тебе оденут на них венок. Ты хотел иметь такой венок.
Зыль-Бородыль протянул руки, человек в чёрном поднял верёвку с пола, связал ею руки полицейского.
— Мальчики, поднимите крышку гроба, — голосом Сергея Ивановича сказал человек в чёрном.
Теперь все увидели, что в Страховом подземелье действительно стоит Сергей Иванович в тулупе.
Мальчики сдвинули крышку. Сергей Иванович приказал полицейскому залезть в гроб.
— Так будет лучше, — сказал он. — Но какой же это негодяй!..
— Сергей Иванович, вы его загипнотизировали? — догадался Лёва.
— Слабый тип, совсем безвольный, — ответил Сергей Иванович. — Но я устал… Как же нам сделать, чтобы он не вылез?..
— А мы к крышке прикрепим гранату, — предложил Лёва. — Если начнёт вылезать, то как бабахнет!..
Сергей Иванович задумался. Что-то ему не нравилось в предложении Лёвы.
— О нас самих надо подумать, — сказал он.
— А мы подумали уже, — ответил Кешка. — Сегодня ночью махнём к партизанам.
— Тогда другое дело, — согласился Сергей Иванович и подошёл к гробу. — Очнись, несчастный, — сказал он Зылю-Бородылю. — Ты пришёл, чтобы предать смерти детей. Поэтому и сам заслуживаешь смерти. Но мы не будем карать тебя. И всё же мы вынуждены предостеречь себя от твоей подлости. Видишь эти гранаты? Мы прикрепим их к крышке гроба. Если ты надумаешь вылезть, они убьют тебя. Поэтому лежи и жди. Раньше, чем мы доберёмся до партизан, тебя никто не выручит…
10
В самом конце лета сумерки бывают мягкие, будто бархатные. Они полегоньку опускались на местечко. А на кладбище уже хорошо стемнело.
Кешка с друзьями и Сергеем Ивановичем остановились на церковной паперти — каменном, выщербленном от времени крыльце с тремя приступками. В местечке стреляли. Не иначе как фашисты, которые всё ещё не могли успокоиться после того, как взлетели в воздух ихние базы. Выстрелы эти радовали сердца мальчишек.
В скором времени сумерки осветили одна за другой три красные ракеты. И сразу выстрелы утихли. Над местечком повисла упругая тишина. Стало слышно, как исступлённо стрекочут в траве кузнечики, а на колокольне лениво воркуют голуби.
— Где же ваша хвалёная сивка-бурка вечная каурка? — спросил Сергей Иванович.
— Пошли, — сказал Кешка, услышав в словах Сергея Ивановича недоверие.
Гром стоял в пристройке к церкви. Сделал её когда-то дьячок Халимон Летяга, который совершенно разругался с велешковичским попом и перешёл на службу к попу кладбищенской церкви, такого же, как и дьяк, пьяницы.
Пристройка заросла кустами сирени, жасмина, так что пробраться к ней было совсем непросто. Кешка как раз это и учёл, когда ставил туда Грома. Кому захочется лезть через чащу в заброшенную пристройку?
Зашёл Кешка в пристройку и онемел от удивления. Грома в ней не было. Стоял ушат с водой, лежала завядшая трава. А Грома не было.
— Что будем делать? — спросил Данилка.
— Пойдём в Даньковский лес пешком, — ответил Кешка.
— А оружие тут останется, — напомнил Максимка.
— Почему тут? Сколько сможем — возьмём, — рассудил Кешка.
Им не хотелось возвращаться в церковь. Проще было залезть в укрытие через склеп помещиков Струмецких. Они потихоньку — потому что Сергей Иванович едва переступал ногами — пошли к тропинке, что вела к тому склепу. Вышли на тропинку и остолбенели. Бросились под кусты. Оттуда начали наблюдать, что делается на кладбище.