И когда год тому назад я впервые увидела у себя в кухне на подоконнике кулёчек конфет, я растерялась. Я не находила себе места… На следующий день я встретила тебя во дворе, заглянула тебе в глаза, но ты сделала вид, будто ничего не случилось, будто ты ничего не знаешь. И я поняла, что ты хочешь, чтобы это была твоя тайна. И я подумала, что ты права. Так будет лучше для всех… А когда в следующий раз я нашла на подоконнике пачку вафель «Артек», я уже нисколько не сомневалась. Ты знала, что я люблю эти вафли.
Ты всегда приносила свои подарки в моё отсутствие. Я ни разу не заметила, как ты это делаешь. Хотя признаюсь тебе честно, иногда даже дежурила, надеясь тебя застичь. Но тщетно. Ты большая ловкачка, моя дорогая. Будь уверена!..
Спасибо! Спасибо тебе, моя единственная радость!
Будь счастлива, добрая моя девочка!
Обнимаю тебя.
Твоя баба Надя".
У Аллочки отчаянно билось сердце.
Строчки письма расплывались перед глазами.
Она ничего не понимала.
Какая тайна? Какие конфеты, какие вафли, какие подарки?
Она же ничего этого не делала!
И вдруг…
Вдруг в её воображении всплыла Люба Миркотан. Как она со свёртком в руке спрыгивает с карниза…
Кровь бросилась Аллочке в лицо…
Люба жила на третьем этаже с мамой, папой, старшей сестрой и двумя младшими братишками. Конечно, сегодня воскресенье, они могли куда-то поехать. У них была дружная семья, и они часто в воскресенье шумной гурьбой ездили на природу. Все с рюкзаками, даже самый младший, шестилетний Андрюха.
Но сейчас они были дома.
Дверь открыла сама Люба.
У Аллочки темнело в глазах, когда она пересохшими от волнения губами сказала:
— Выйди на минуточку… Пожалуйста… — И умоляюще повторила: Пожалуйста… — (Она даже забыла поздороваться.) Люба не удивилась:
— Сейчас… Я только наброшу кофточку. Спускаясь по лестнице, они сначала молчали. Потом Люба спросила:
— Где ты была?
— В Одессе… Но я не знала! Честное слово, я ничего не знала! Только сегодня… Честное слово! — Аллочка била себя кулачком в грудь, но и без этого ей нельзя было не поверить. Такой у неё был голос.
— Я так и думала, что тебя куда-то отослали, — не глядя на неё, сказала Люба.
— Скажи, зачем ты это делала? — дрожащим голосом спросила Аллочка.
— Что? — резко повернула голову Люба.
— Ну… конфеты… вафли…
— А… откуда ты знаешь? — покраснела Люба. Аллочка молча протянула ей письмо. Потом смотрела, как Люба читает, и видела, что ей больно.
Аллочка уже жалела, что дала письмо, но было поздно.
— Если бы я только знала…
Люба пожала плечами, потом неожиданно вздохнула:
— Я случайно услышала её разговор… с тётей Галей. Дворничихой. Она так говорила… о тебе… И вообще… Мне стало так её жаль. Это же страшно, когда человек такой одинокий…
— Если бы я знала… Если бы я только знала… — всё повторяла и повторяла Аллочка…
…Баба Надя стояла на перроне детской железной дороги в тени деревьев и, склонив голову набок, смотрела, как Аллочка отъезжает в маленьком разрисованном вагоне всё дальше и дальше…
Когда Люба Миркотан получила пятёрку с хвостиком, она так растерялась, что даже говорить не могла. Никто из тех, кто получал пятёрки с хвостиком, так не терялся. У Любы даже красные пятна на щеках появились.
— Ой! За что?! Ну, это уже… абсолютно! Все, особенно девочки, начали её успокаивать:
— Ну, чего ты…
— Как раз ты… абсолютно!
— Нечего прибедняться!
А Аллочка Грацианская горячо воскликнула:
— Вот и неправда! Не говори! Может быть, как раз ты — больше всех… — и вдруг запнулась.
Никто в классе не знал ни про бабу Надю, ни про Любочкину тайну, ни про письмо.
— Ай! Перестань! Слышишь! — крикнула Люба, но тоже вдруг умолкла и махнула рукой: — А! Ну вас всех!..
И выбежала из класса.
Так на том тогда всё и кончилось.
Аллочка и Люба были, как вы уже поняли, девочки темпераментные, чувства свои не всегда сдерживали.
Но, даже зная это, актив не ожидал такой бурной реакции, когда подходил к ним сейчас.
— Да вы что — смеётесь?! — воскликнула Аллочка. — Чтобы я чужую сумку с деньгами взяла?! Даже бы она десять лет под скамейкой стояла.
— Вот смешнячки! — воскликнула Люба. — Вы меня просто не знаете. Да я ни за что не стала бы звонить и оставлять сумку в телефонной будке. Это же кто-то мог бы спокойно проследить, схватить, и пока дежурный выбежал — ищи ветра в поле! Я бы в крайнем случае просто забежала в милицию, бросила бы сумку дежурному на стол и тогда бы удрала. Нет! Это не я!
Таким образом, первая попытка искать среди девочек ничего не дала. И актив решил вернуться к хлопцам.
— А как вы смотрите на новичка? — спросила Тая Таранюк и, как всегда, покраснела.
— Положительно! — вырвалось у Натали Приходько, и она почему-то тоже покраснела.
Тина Ярёменко прыснула в кулак.
Капитан Буль и Боцман Вася
Первого сентября, когда четвёртый «А» впервые был уже не третьим, а четвёртым, в классе появился новичок. Вася Мостовой.
Загорелый, с выгоревшими волосами и облупленным носом, он был улыбчивым и совсем не робким. Не то что другие новички. Со всеми поздоровался, перезнакомился и начал рассказывать про своё село Горенку, что в Киево-Святошинском районе, сразу за Пуще-Водицей ("два шага от Киева").
Но к новичку мы ещё вернёмся.
А сейчас поговорим о капитане Буле.
Капитан Буль — это Петрусь Булько. Почему он капитан Буль, спрашивается? Ну, это очень просто.
Вы сами знаете, как часто в первом, втором, третьем классе меняют люди профессии. Сегодня ты космонавт, завтра ты пограничник, послезавтра художник, потом директор школы, потом клоун в цирке и так далее.
Что же касается Петруся Булько, ни у кого двух мнений не было. С первого класса все знали, что он станет капитаном дальнего плавания.
И мечте своей Петрусь не изменил ни разу. Даже когда в школе была встреча с космонавтом и все хлопцы до единого бросились в космонавты, Петрусь удержался — остался капитаном.
А решено это было ещё в детском саду.
Кто из вас не пускал весной в ручейках бумажных корабликов? Наверное, нет таких людей на свете.
Любил пускать кораблики и Петрусь. Хлопец он был ловкий, сообразительный и достиг в этом деле значительных успехов. Его кораблики почти никогда не переворачивались, не размокали, а, обходя все подводные рифы, благополучно выплывали из рек-ручейков в лужу-океан.
Так вот, пускали они однажды в детском саду кораблики. А мимо проходил моряк. Настоящий моряк, в бескозырке с ленточками, в синей матроске, из-под которой выглядывал полосатый треугольник тельняшки. А под носом усики молодецки закрученные, а в глазах чёртики прыгают. Не моряк, а картинка.
Взглянул моряк на Петруся, улыбнулся лучезарно, рукой мозолистой с синим якорьком взлохматил чуб Петруся. И сказал звонко:
— Молодец! Быть тебе капитаном дальнего плавания! Это слышали и Гришка Гонобобель, и Шурочка Горобенко, и Люська Заречняк, которые ходили в тот же детский сад. Собственными ушами слышали.
Сказал моряк и ушёл себе, а слова его остались — зацепились в сердце Петруся.
Да, посмотрел бы я на вас, если бы вам такие слова сказал настоящий моряк! А вы ещё только в детский сад ходите, пускай даже в старшую группу.
Как бы вы прореагировали? То-то же!
И когда заходил разговор, кто кем будет, Петрусь уже просто не мог ничего другого сказать.
Все тетради Петруся, особенно последние страницы, были изрисованы кораблями-линкорами, крейсерами, фрегатами, каравеллами. И книжки он читал главным образом про море и моряков. И открытки «морские» собирал.