И порой, как понял Удинаас, потенциал – это то, чего лучше избегать, ведь потенциал, который он ощущал в своем сыне, не внушал оптимизма.
Несомненно, каждый отец ощущает момент ослепительной, обжигающей правды: сын неизбежно превзойдет его, будь то в физической силе или в чем-то не столь явно жестоком. А может, и не каждый, а все дело в особой ситуации. Ведь не у всех отцов сын способен обращаться в дракона. И не у всех сынов в глазах сияет золотой рассвет.
Под мягкой невинностью Руда Элаля таилась чудовищная натура; от этого никуда не деться, это у него в крови. Об этом говорил Силкас Руин, говорил со знанием дела и с печальной болью на лице. О зреющем урожае элейнтов, о грядущей жестокости, желающей явить себя – и рассматривающей этот мир (да и все миры) как плодородную почву; и в раздутом мешке силы зреет желание удовлетворения.
И мало кто из носителей порченой крови может преодолеть эту врожденную манию величия. «Ах, Удинаас, – говорил Силкас Руин. – Разве что мой брат, Аномандр. Оссерк? Может, да, а может, нет. Был еще один заклинатель костей… и один яггут-одиночник. И еще горстка – тех, у кого крови элейнтов было не так много – и оттого, Удинаас, я лелею надежду в отношении Руда Элаля. Он из третьего поколения – разве не пошел он против воли матери?»
Ну говорили, что пошел.
Удинаас потер лицо и снова посмотрел на обрамленную моржовыми клыками хижину; не лучше ли пойти туда, прекратив все эти разговоры. Ведь Силкас Руин не назвал себя, перечисляя тех, кто справился с кровью драконов в себе. Толика честности от Белого Ворона, проблеск из раны смирения. Только это и удерживало Удинааса.
Сидящий рядом с ним в дыму от очага Онрак длинно вздохнул; воздух засвистел в ноздрях: сломай нос несколько раз, и каждый выдох превратится в корявую музыку. Так, по крайней мере, случилось у этого воина.
– Думаю, он его заберет.
Удинаас кивнул, не решаясь говорить.
– Я… смущен, мой друг. Тем, что ты согласился на эту… встречу. Что извинился и не протестовал против приглашения тисте анди. Удинаас, эта хижина, возможно, полна лжи. Что помешает Белому Ворону предложить твоему сыну сладкий глоток ужасной силы?
В голосе Онрака звучало искреннее беспокойство, и ответить тупым молчанием было невозможно. Удинаас снова потер щеку; непонятно, что потеряло чувствительность – лицо или ладони. И почему ответ кажется таким важным?
– Я ходил по владению Старвальд Демелейна, Онрак. Среди костей бесчисленных драконов. А у врат трупы навалены кучей, как высохшие мухи на подоконнике.
– Если в самом деле стремление к саморазрушению в природе элейнтов, – рискнул Онрак, – не лучше было бы оградить Руда от этого порока?
– Сомневаюсь, что это удастся, – ответил Удинаас. – Разве можно отринуть природу, Онрак? Каждый год лососи возвращаются из моря и, умирая, стремятся вверх по течению к месту, где родились. Древние тенаги уходят из стада, чтобы умереть среди костей сородичей. Бхедерины каждое лето мигрируют на равнины, а зимой возвращаются в леса.
– Все это простые существа…
– И в деревне хиротов были рабы – бывшие солдаты, они сохли от тоски, зная, что никогда не увидят места былых сражений – места первой пролитой крови. Они рвались туда, мечтали пройтись по земле смерти, постоять у курганов, где покоятся кости павших друзей, товарищей. Повспоминать и всплакнуть. – Удинаас покачал головой. – Не так уж мы отличаемся от зверей, с которыми живем в одном мире, Онрак. Единственное, что отличает нас, – это талант отрицать правду, и уж в этом мы ужас как хороши. Лосось не сомневается в том, что делает. Тенаги и бхедерины не задумываются, что движет ими.
– Так ты предоставишь сына его судьбе?
Удинаас оскалился.
– Не мне делать этот выбор.
– А кому? Силкасу Руину?
– Онрак, хоть и кажется, что здесь мы защищены, но это иллюзия. Убежище отрицает столько правды, что дух захватывает. Улшун Прал, ты, твои сородичи – вы все желали такой жизни, такого мира. И Азаты у ворот – это добавляет вам уверенности. Это место, пусть и замечательное, остается тюрьмой. – Удинаас фыркнул. – И что? Мне сковать его? А я смогу? А я осмелюсь? Ты забыл: ведь я был рабом.
– Друг мой, – возразил Онрак. – Я свободен путешествовать в другие владения. Я из плоти. Я целый. Разве не так?
– Если это место будет уничтожено, ты снова станешь т’лан имассом. Так ведь это называется? Это бессмертие костей и высохшей плоти? Здешнее племя обратится в прах.