Выбрать главу

Вот только услышит ли хоть кто-то мое предостережение? Я – Кованый щит. Некогда на таких, как я, наложили проклятие, обязав принимать все, как ложь, так и правду, вот только я – не такой, как те, кто был до меня. Это верно, я возьму вашу боль, каждого из вас, но тем самым втяну вас в один с собой тигель, чтобы огонь очистил там ваши души. И не забудьте одну истину… если бросить туда золото, серебро, бронзу и железо, первым расплавится золото.

Она шагала впереди, щедро делясь с солдатами весельем и шутками, поддразнивала и позволяла дразнить себя, как и положено любому обожаемому командиру – и легенда, шаг за шагом, обретала плоть.

Он же следовал за ней и молча улыбался – так мирно, так уважительно, с такой охотой принимая долю от ее щедрот.

Иные маски трескаются от жара и солнца. Вот только его маска – не ярая и не твердая. А способна принимать по его желанию любую форму. Маска мягкая, как глина, скользкая и прозрачная, как чистейшее масло. Действительно, иные маски ломаются, но его маска никогда не треснет, поскольку он понял истинный смысл слов давно почившего Кованого щита.

Маску ломает не жар. Маску ломает лицо под ней, когда она больше не подходит.

Запомни этот день, Танакалиан. Ты – свидетель того, как выстраивается иллюзия, как обретает форму время героев. Грядущие поколения станут воспевать создаваемую ныне ложь, и глаза их будут пылать так ярко, что любые сомнения унесутся прочь. Они будут страстно вздымать повыше древние маски и оплакивать свои теперешние невзгоды.

Поскольку оружием истории делается лишь то, что произрастает из кривого корня. Мы проживаем сейчас ложь, а потом передадим ее собственным детям и дальше, из поколения в поколения, пока острые углы и заусенцы недоверия не сгладятся от касаний многочисленных ладоней.

В этой лжи Кругава идет сейчас среди своих братьев и сестер, повязывая их своей любовью, навстречу ожидающей всех судьбе. В этой лжи нынешний миг истории, запечатленный языком героев, безупречно чист. Так, что и сомневаться не в чем.

В конце концов, мы, герои, знаем, когда следует надеть маску. Способны почувствовать на себе взгляд тех, кто еще не родился.

Давайте-ка все вместе покажем им нашу ложь!

Кованый щит Танакалиан улыбался, скрытый же под улыбкой цинизм оставался невидимым его братьям и сестрам. Его время еще не пришло. Но осталось уже недолго.

Военный вождь Голл закутался в плащ из черных перьев и застегнул на голове шлем, украшенный вороньим клювом. Поправил на левом бедре свой тяжелый тальвар и шагнул к коню. Насекомые плясали в сумрачном воздухе, словно крылатые пылинки. Прежде чем вскочить в седло, Голл закашлялся и выплюнул комок мокроты.

– Почему война – это всегда дым?

Двое «Бегущих слез» перед ним обменялись недоуменными взглядами.

– И ладно бы еще обычный дым, – продолжил Военный вождь, ударив коня пятками и направив его между гонцами. – Так ведь самый отвратный. Горелые тряпки. Волосы. Липнет к языку, точно деготь, и горло дерет. Безобразие все это, во имя павшего Колтейна, вот что я вам скажу.

Голл выехал на тропу, «Бегущие слезы» сопровождали его теперь с обеих сторон.

– Так ты говоришь, Йелк, с ними баргасты?

Скакавший слева разведчик кивнул.

– Два или три легиона, вождь. На левом фланге.

– Никогда еще не дрался с баргастами, – проворчал Голл. – В Семи Городах их не так много осталось, а те, что есть, живут далеко к северо-востоку от наших земель, насколько помнится. И как они на вид, страшные?

– Выглядят не слишком дисциплинированными, – ответил Йелк. – Коренастей, чем я себе представлял, а доспехи у них, похоже, из черепашьего панциря. Волосы торчком в виде гребня, рожи раскрашенные – вид, сказать по правде, полубезумный.

Голл покосился на гонца.

– Ты понимаешь, почему на переговоры вместе со мной выехали вы двое, а не кто-то из моих командиров?

– Потому что мы, случись что, невелика потеря, – кивнул Йелк.

– Выходит, я тоже.

– Вот тут, вождь, позвольте с вами не согласиться.

– И на том спасибо. Итак, если они решат подтереться обычаями и напасть на парламентеров, как вы с Ганап поступите?

– Прикроем вас от их мечей собственными телами, вождь, и будем держаться, пока вы не отобьетесь.