Она вспоминала родовые муки на’руков и последовавшую жгучую боль от их предательства. Пылающие города, поля битвы, в три слоя заваленные трупами. Охватившие гнезда хаос и ужас, крики боли, сопровождающие поспешные роды. Издевательский хохот прибрежных волн, куда умирающая Матрона испустила кладку яиц в безумной надежде, что из этого получится что-то новое – гибрид, состоящий из одних достоинств и начисто лишенный недостатков.
И многое другое… бегство сквозь мглу и ослепляющий дым… удар когтей убийцы. Приговор, внезапный и бесстрастный. Жизнь, истекающая прочь, наступающее следом блаженство. И горький, едкий привкус, пробуждающийся в наследовавшей дочери, – ведь ничего не забывается, ничего никогда не забывается.
У к’чейн че’маллей все же имелась богиня. Как положено, бессмертная и всезнающая. Той богиней была Матрона, махиби вечного масла. Когда-то давно масло было такой силы, и его было столько, что в качестве священных сосудов требовались сотни Матрон.
Теперь осталась лишь одна.
Она помнила давнюю гордость, давнее могущество. И бессмысленные войны ради того, чтобы утвердить эти гордость и могущество, – пока ни того, ни другого не осталось. Города были стерты с лица земли. Полмира обратилось в пустоши.
Гунт Мах знала, что Гу’Рулл жив. И что убийца Ши’гал станет ее судьей. Не только в этом походе, но и в миг наследования, когда Асиль уже не сможет сопротивляться смерти. Достойна ли будет Гунт Мах вступить в наследство? Это решать Ши’галам. Даже если враг будет в тот миг у самых стен Укорененного, даже если в палатах и коридорах разразится резня, на решение судей это не повлияет. Она будет нестись сквозь перепуганные толпы в поисках укрытия, а трое убийц – неотступно следовать за ней.
Воля к жизни – самый сладкий из запахов.
На спине Гунт Мах несла Дестрианта, почти что невесомую женщину, и чувствовала, как напряжены сейчас ее слабые мускулы, ее хрупкий скелет. В предсмертное мгновение даже ортен обнажает зубы.
Их поход не имел права завершиться неудачей, и однако Гунт Мах неудача казалась неизбежной.
Она будет последней Матроной, а вместе с ней умрет и богиня к’чейн че’маллей. Масло впитается в пыль, воспоминаниям настанет конец.
Оно и к лучшему.
Духи камня, что тут произошло?
Скипетр Иркуллас медленно спешился, в ужасе глядя на полузасыпанное землей бранное поле. Почва словно вздыбилась, чтобы поглотить всех, баргастов и акриннаев. Раздавленные тела, переломанные конечности, лица будто бы содраны прочь песчаной бурей. Другие тела – раздутые, с потрескавшейся, лопнувшей кожей, словно несчастных солдат поджарило изнутри.
Вокруг, оглашая воздух какофонией недовольных воплей, суетились вороны и стервятники, а воины-акриннаи разбрелись по засыпанной долине, извлекая из земли тела сородичей.
Иркуллас знал, что где-то между тел лежит и его дочь. Знание это свернулось у него в кишках тошнотворным узлом и истекало ядом, так что конечности ослабли, а дыхание перехватывало в горле. Он с ужасом думал о том, что ночью придется ложиться спать, тогда боль и отчаяние вернутся, чтобы терзать его. Он будет валяться в ознобе под грудой мехов, страдая от боли в груди, от прокатывающихся по всему телу тошнотных спазмов, тяжело и натужно дыша – почти что в тисках паники.
Ничтожная война, в которую вмешалось нечто неожиданное, нечто непознаваемое. Как если бы духи земли и камня бились сейчас в конвульсиях гнева и, может статься, отвращения. Требуя мира. Да, вот что духи хотят сказать мне этим… этим ужасом. С них довольно бессмысленного кровопролития.