— Я в армию пошел Отечеству служить, а не карьеру строить… А тут это испытание… Там непонятно было, что с пушкой не так…Двоих убило, Семенова и Артишевича, а нас семерых ранило… Меня-то еще ничего…
— Покажешь? — осторожно прервала поток становившейся бессвязной речи.
— Ну… Это стыдно… — замялся муж.
— Я теперь твой самый близкий человек. — жарко и не очень трезво шептала я.
Он нетвердой рукой начал расстегивать мундир, стягивать рубашку и я едва сдержала крик — низ живота был испещрен мелкими шрамами. Чудо, что он вообще выжил. Я уложила мужа на кровать и продолжила раздевание… Нет, кастратом он не был… Но и нормально функционировать с такими шрамами было нечему.
— Прости меня… — пробормотал Петя, стыдливо заматываясь одеялом.
— Не переживай об этом. — поцеловала я его затылок и глубоко задумалась…
Ну а что? С Фролом меня бы ждало что-то лучше? Там еще Рябинкин бы шел как друг дома… В конце концов, в подростковом возрасте все переживали околосексуальный опыт с ласками без проникновения. Вот у меня и затянется пубертат.
Я воспользовалась беспомощностью партнера и выяснила, есть ли хоть какой-то отклик на мои прикосновения. Оказалось, что реакция в отсутствие морального контроля есть, и если не ожидать бурного секса, то определенные ласки мы вполне сможем друг другу дарить. Мелкие радости, так сказать.
В Вичугу мы путешествовали дольше, зато дружнее. Теперь я была свободна от ожиданий и пыталась построить какие-то дружеские отношения с человеком, которого Вселенная послала мне в мужья. Мы шутили, смеялись, но чем ближе подбирались к пункту назначения, тем чаще на челе супруга отражалась обеспокоенность. На станции нас встречала карета с гербом, на котором смешались флаг, пушка, ворона и императорский орел поверх всего. И я тут. Когда в детстве слушаешь Золушку, ни одна душа не намекает на то, насколько неловко оказываться на чужом месте.
Несколько часов по тряским дорогам и вот оно. Дворец, а не деревенская усадебка. Пусть и два этажа, но глаз не хватает на все здание. Четыре белоснежные колонны поддерживают портик, обрамленный тройными окнами, боковые крылья уходят в бело-розовую бесконечность.
Карета остановилась посреди курдонера, и мы выпорхнули в радушные родственные объятья. Ну то есть как в радушные — на крыльце нас встречал высокий мужчина с невероятными бакенбардами щедро тронутыми сединой и высоким лбом, переходящим в раннюю залысинку. Колючий взгляд из-под орлиных пушистых бровей ненадолго зацепился за меня и переключился на мужа.
— Стало быть женился… Ну, Бог тебе судья. — и круто развернувшись скрылся в коридорах.
Когда я решила, что челядь купца Калачева несколько прохладно меня встретила, то была не права. Люди там попались чуткие, гостеприимные. Надо было сразу за Фрола замуж выходить.
Петенька еще плотнее сжал губы, взял меня за руку и повел внутрь.
— Петя, если мы так обременяем твоих родственников, может и не стоит… — начала было шептать я.
— Стоит. Ты — теперь моя жена и тоже часть этой семьи.
Вот не была бы столь опрометчива в высказываниях.
С Петром здоровались слуги, сдержанно кланялись мне и я сбилась со счета — сколько же здесь народу проживает. Судя по всему, молодого барина любят, а вот упырицу, кинувшуюся на его свободу и счастье — не очень.
Разместили нас в нескольких комнатах, но я не стала рассчитывать на долгое гостевание — Петя заранее был настроен на пару-тройку дней, а судя по приему, выдвинемся в Самару после ужина. Чтобы разрядить тягостную обстановку, предложила погулять, на что он с радостью согласился.
День выдался жаркий, тихий, пахло сушеной травой и пылью. Петя, поначалу угрюмый, все больше погружался в историю усадьбы, демонстрируя полноводный ручей, парк с множеством самых разнообразных растений, большую часть из которых я вообще не узнаю. Парк огромен. Его можно обходить неделями, но все равно не запомнить, какой поворот к ротонде, какой к охотничьему домику, где развалины оранжереи, а где просто укромный уголок, в котором можно целоваться, не боясь быть застигнутыми.
— Я люблю тебя. — и ведь почти не вру. В эту секунду я влюблена в своего мальчика.
А он улыбается, поднимает меня на руки, смеется.
— Мы будем счастливы. Счастливее всех.
— Обязательно. — я мехом внутрь вывернусь ради этого.
И мы счастливы вплоть до ужина.
За бесконечным столом с одной стороны расположился граф Николай Владимирович, его супруга Ольга Александровна и двое малышей — мальчик лет пяти и девочка чуть постарше. Ольга Александровна — идеальная хозяйка усадьбы — светлокудрая миниатюрная кошечка, затянутая в тугой корсет и розовые, в тон интерьеров шелка. Она правильно говорит, ровно держит спину и идеально подходит своему мужу. В двадцать пять и с таким семейным стажем это несложно, а в мои годы уже выйдет со скрипом.
Мы с мужем, словно последний потрепанный батальон проигравшей армии заняли другую сторону комнаты. Под столешницей я сжимаю его ладонь и от этого уже не так страшно. Меня словно не замечают все, а с Петей лишь перебросились приветствием. И перемены блюд не радуют, поэтому я медленно ковыряюсь в тарелке, раздумывая, отравят меня прямо сейчас или потерпят до завтрака. Ужин тянется томительно долго, почти час, и заканчивается непредсказуемо: граф с грохотом отодвигает стул, бросает мужу «Зайди» и уходит. Графиня собирает детей и бросив на меня презрительный взгляд следует за ними, а я остаюсь одна в этой огромной душной комнате.
Где-то в глубине дома летают пух, перья и предметы интерьера, грохочет граф и лишь изредка огрызается муж. И вот оно — распахиваются двери и гулкое:
— Сударь, не будь Вы моим отцом, я бы уже вызвал Вас за эти слова.
— Уж лучше бы ты не был моим сыном!
Поднимаюсь и иду укладывать вещи. Так в сумерках мы покидаем чудо-усадьбу и еще несколько часов гуляем у закрытого вокзала.
— Прости меня, милая, за эту сцену.
— Ничего, мы со всем справимся. — а как иначе-то?
В Самаре выяснилось, что так, а не иначе — очень не просто. У меня после свадьбы осталось около восьмисот рублей, а Петино жалованье — 41 рубль и 25 копеек в месяц. От семейных доходов мужа отлучили, и я догадываюсь, кто тому виной. Поэтому квартирку мы сняли очень простенькую, в две комнаты, за готовку приплачивали хозяйке, а уборку я пыталась делать сама. Вспоминая советы саратовских офицерш, я понимала, что многие моменты кажутся издевательством. Суаре, как же! Хотя несколько полковых дам меня навестили в первую же неделю, и мы неплохо провели время за чаем со все возрастающей пропорцией конъяка. Обещались приходить почаще и так женский алкоголизм навис над артиллерийской бригадой.
Петя целыми днями пропадал на службе, возвращался и практически падал в постель, поэтому к нему с претензиями было стыдно даже подходить, и я догадывалась, что относительно безбедного существования у нас будет месяцев шесть-семь, а дальше придется осваивать какие-то источники заработка. Причем с частной гинекологической практикой придется завязать, потому что подобная репутация жены Пете точно повредит. Ладно, об этом я подумаю позже, ближе к зиме.