Суета, крики, стоны. Императрица мужественно помогает раненным, лишь на несколько минут преклонив колени перед обезглавленным телом казака. Тот сопровождал ее больше 20 лет, всю ее российскую жизнь.
Я протянула ему мокрое полотенце, стерла кровь, и мы приступили к остывшему завтраку.
— Федор Андреевич, я тут отъеду на несколько часов: мне нужно встретиться с семьей. — Он с подозрением посмотрел на меня.
— У Вас есть семья?
— Да. Мама, отчим, сестра. Я дико скучала по ним все это время. — я повертела в руках ложку и отложила в сторону. — Наверное, Вам понадобится одежда. Более современная.
Он чуть неуверенно встал, дошел до сюртука и порывшись внутри достал несколько ассигнаций.
— Боюсь, они нас не спасут, друг мой. Сейчас в ходу совсем другие деньги.
Он сжал губы и побледнел чуток.
— Я не альфонс и не могу допустить, чтобы Вы меня содержали.
— Тогда могу Вам одолжить. — улыбнулась я. — Вы сами-то как видите свое будущее?
— Не знаю, Ксения Александровна. — он обреченно изучал свои ладони. — Вы проводите меня туда, откуда Вы попали к нам?
— Почему бы и нет? В понедельник, если все будет хорошо, я снова поеду к господину Углич-Спасскому, и Вы своими глазами увидите эту яму.
— Вот и хорошо. — Он выдохнул с облегчением. — Полагаете, стоит туда попасть — и я вернусь?
— Да понятия не имею. — я с трудом сдержала порыв добавить в кофе конъячку в пропорции 1:1. — Тут есть несколько непонятных мне моментов.
И я рассказала о паспорте, даже помахала оригиналом.
— Да, припоминаю. Я сам его держал в руках. — задумчиво протянул гость.
— Когда же?
— Ну… — он помялся. — Перед нашей встречей в Суздале. Только тогда в нем была запись о Вашем замужестве.
То есть это не тот, а другой паспорт. Вообще другой. И все это вообще можно списать на бред, не сидел бы посторонний мужик на моей кухне.
— Я тут посмотрела архивы некоторые. — неуверенно начала я. — Там нет графини Татищевой.
— Да? — вот она его фирменная ирония.
— Да. Зато есть печальная история графа Петра Николаевича Татищева, который в ноябре 1894 года вызвал на дуэль чиновника из Петербурга. Сам был смертельно ранен, а чиновник — осужден за дуэль.
Он все еще не догадывался.
— Чиновника понизили в должности и тот стал рядовым жандармом. И точно так же пошел на склады на Лиговской улице.
— А что же с ним…. Со мной… Стало?
Вместо ответа я молча протянула ему ноут с раскрытой статьёй.
— И что это значит?
— Это значит, что у нас есть две новости: одна хорошая, а другая — так себе. Мы не совсем в будущем и не совсем в прошлом. У нас есть рассказ Рэя Бредбери «И грянул гром». Там человек, попавший в прошлое, раздавил бабочку, а вернувшись в настоящее, застал мир совсем иным. А я в вашем времени уже много чем отличилась. Ваше время уже начало меняться, потому что я там появилась. Но, если мир не почувствовал этого, значит то прошлое — это параллельная линия. Поэтому то, что у нас случилось в 1894-95 гоах — оно не изменилось.
— Это хорошая или плохая новость? — вряд ли ему понравилось объяснение, но лучшего у меня нет и не предвидится.
— Хорошая. Для меня, во всяком случае. Не обязательно изменение будет улучшать жизнь. Предположим, Вы бы попали в Ваше прошлое и познакомили бы Вашего папеньку с другой женщиной. Он прожил бы совсем иную жизнь, а Вы бы не появились на свет. И все хорошее, что Вы делали — не случилось бы. Следовательно, и Вы не cмогли бы их познакомить. Классический временной парадокс. Мир — цепочка нелепиц и случайностей, на самом деле.
— Ну а плохое-то что?
— А плохо то, что у нас теперь нет свидетельств того, что Вы вернулись в прошлое.
— Но я же еще и не вернулся.
— Если бы все было предопределено, то мы бы уже знали, что один жандарм пропал, а потом чудесным образом вернулся и прожил достойную жизнь.
— Но и обратного утверждения нет. — он с внезапным аппетитом принялся за еду.
Когда завтрак был окончен, я собрала посуду и начала ее мыть. На кухне воцарилась тишина. Краем глаза я заметила точку интереса моего собеседника.
— Федор Андреевич, Вы что-то хотели мне сказать?
— Ксения Александровна, у вас так принято ходить дома? — заметил все-таки. Значит голова не сильно пострадала.
— Что Вы, я стараюсь не травмировать Ваше чувство прекрасного. Так у нас ходят вне жилища. А дома допустимо и в нижнем белье. — и мерзко захихикала.
Тот поджал губы и явно не поверил. Жаль не лето, а то сходили бы на пляж. Хотя…. Вот заодно и маму с Люськой развлеку.
4. Движение
— Федор Андреевич, а Вы плавать умеете?
— Я участвую в ежегодном заплыве Управления. — гордо заявил он, чем подписал себе приговор.
Десять минут мне понадобилось на организацию моих барышень и бронирование билетов в аквапарк. Полчаса на сборы и уговоры зайти за нормальной одеждой. Я помнила еще исподнее Фрола, мужа и догадывалась, что даже за большие деньги нас так не пропустят. Мы забежали в дисконт-центр мужской одежды, быстро нашли ему джинсы, шорты, несколько маек, свитер, толстовку, плавательные шорты и трусы, которые он долго вертел, пока не покраснел окончательно.
Я игнорировала его смущение, забившись в соседнюю примерочную.
— Федор Андреевич, я вынуждена взять с Вас два обещания.
— Каких? — безнадежно уточнил он, рассматривая свое отражение в зеркалах.
А неплохо вписался. Этакий менеджер среднего звена на досуге. Или преуспевающий молодой ученый, учитывая манеры и некоторую оторванность от мира. Все же образ делают в основном тряпки.
— Спокойно реагировать на одежду других людей. — пусть хоть попробует. — И при моих близких не называть мой титул.
— Но…
— Договорились?
— Даю Вам слово.
Ага, а теперь сдержи.
Я слишком часто в последнее время поступаю порывисто. Это обратная сторона чопорности последних двух лет — женщинам позволялось быть взбалмошными, наивными и восторженными, а в этом выделяться мне не хотелось. Теперь же я тащила на встречу с родней совершенно постороннего мужчину. И как его объяснить? «Мама, познакомься, живой жандарм — теперь таких не делают уже!» или «Люся, помнишь, в детстве ты искала кости мамонта на даче? У меня есть для тебя живой!». И вообще, если он не сумеет свалить завтра, то выгнать на улицу я его не смогу, а появление такого экспоната долго хранить в тайне не получится.