Теперь клуб был "джези" – что звучало еще глупее и еще более адекватно. Частично стерильный, словно приемная дантиста, частично же загримированный под запущенный и без какого-либо настроя. Я сидел у бара, сносил чудовищную, хаотичную музыку и чувствовал себя ветхозаветным патриархом. Словно несносный, не знающий, куда себя деть дед. Словно Феофаний, который сполз со своего катафалка, обернутый истлевшим саваном, и отправился развлекаться, воняя плесенью и затхлостью, окруженный роем мух.
Несколько извивавшихся на пустоватом танцевальном пятачке девиц вогнало меня в ужасное настроение. То ли тоски, то ли печали, то ли телесного желания.
Нужно было пойти в какой-нибудь паб для байкеров. Вот это, похоже, местечко для меня. Дело в том, что, прежде чем человек сумеет заработать на "харлея", "роадстера" или на "хонду голден винг", как правило, он уже успевает выйти из щенячьего возраста, так что там сидело полно таких, как я. Типов, которых англосаксы называют muttons – баранина. Вроде как и среднего возраста, но решительно отказывающихся вступать в ряды почтенных граждан – папашек. Когда мужчина, перейдя сорокалетний барьер, не превращается в собственного отца, тут же пробуждает раздражение и презрение. Среди типов, таскающих татуировки на толстоватых предплечьях, бороды с нитками седины и конские хвостики, прячущих слой жирка под тяжелой кожаной курткой а-ля "Ramones", я чувствовал бы себя намного лучше. Среди почитателей второй молодости и ветра в прореженных волосах. Вот только, свободных девиц там было всего ничего. Те немногие являлись добычей кого-то, кто выполз из развалин супружеской катастрофы и лечился посредством стального коня, о котором мечтал всю жизнь, и цепляющимся к спине светловолосым ангелочком, охватывающим его в поясе на поворотах. К ним эти относились так же, как доберман относится к свежей косточке, так что там сегодня мне было нечего искать.
Я заказал себе водку, но здесь была только перечная, настоянная на травах, на вкус словно заливка для маринования дичи. Ничего не поделаешь. На барной стойке стояли пепельницы, так что существовал шанс, что никого не хватит кондрашка при виде папиросы. В случае чего, буду притворяться, что это марихуана.
Музыка и ритм звучали, словно испорченная паровая соломорезка. Текстом "произведения" были две строки, монотонно повторяемые уже пятнадцать минут.
Я посчитал, что необходимо перестать жаловаться и заняться чем-то продуктивным. В конце концов, я ведь не ради удовольствия сюда пришел. Это был этап терапии, которая должна была сделать меня нормальным гражданином мира. Обитатели этой вселенной именно это делали ради развлечения и с целью встретить самку своего вида. Так что я выпил две рюмки маринада для серны и пошел танцевать. Это первый этап процедуры. Танцевать следует в обязательном порядке, и полностью ангажируясь.
Необходимо танцевать, но не следует быть настырным или докучливым, зато следует быть щедрым, вести остроумную и интересную беседу, но прежде всего: создавать впечатление, что тебе все это до лампочки.
Мне было до лампочки.
В танце можно установить визуальный контакт, постепенно вытянуть нить симпатии, сменить сольные выступления в дуэт, после чего перейти к необязательному предложению угощения и беседы. Процедура. Если ты пройдешь через нее с соответственной дозой спонтанности, и тебе удастся произвести хорошее впечатление, ты попал домой. Нужно сориентироваться, когда ты вызываешь благожелательность, а когда – неприязнь. Как выглядеть заинтересованным, но не отчаявшимся.
Делая все это, я чувствовал себя ужасно. Немножко вроде как глухарь в брачном танце, ну и немного – словно самец полинявшей горилла, бьющий кулаками по грудной клетке, переступающий при том с ноги на ногу и рычащий. Идиотизм. Кошмар.
Тут я решил махнуть на все рукой и вернулся к бару, чтобы выпить еще одну порцию маринада для мяса. Чувствовал я себя при этом дурацки, вот и все.
- А ты танцуешь супер, - сказала коротко остриженная брюнетка с серыми глазами. – Можно с тобой познакомиться? Пошли еще разик потопчемся, а то те двое – какое-то село.
Даже не верится.
- Может, сначала чего-нибудь выпьешь?
- Экстра шикарно!
Я заказал ей что-то цветное, соответственно экзотическое и запустил цепную реакцию. А казалось, что это труднее. По крайней мере, когда я был в соответственном возрасте, было труднее.
Через пятнадцать минут она была моей. Девица вызывала впечатление глупенького создания, которое, по каким-то непонятным мне причинам, явно собиралось меня соблазнить. Возможно, она была проституткой, а может и наводчицей каких-нибудь амбалов, которые в нужный момент избавят меня от часов и кошелька. Во всяком случае, что-то с ней было не так, только мне было все равно.
- Ты в кино работаешь? – спросила девица.
- Это почему же?!
- Потому что так выглядишь. У тебя экстра стиль.
Этот экстра стиль брался, к примеру, оттуда, что я напялил абсурдный белый пиджак с черными японскими иероглифами на спине. Его я купил под влиянием какого-то идиотского импульса, а потом устыдился его носить. В нем я выглядел словно якудза из аниме. Кроме того, на запястье у меня болтался "tagheeur", и я, не задумываясь, платил за любую выпивку. Так что, без двух слов, стиль мой был экстра! В мигающем освещении не было видно, как я краснею. Что я тут вообще делаю?!
Ничего не поделаешь. Все здесь казалось мне лучшим, чем низкопробный загробный мир, шастающие там привидения, пепел и пыль. И все было здорово, чтобы о нем забыть. У моей любимой были стройные ноги и плоский, покрытый мышцами животик. Чего еще желать? У нее почти что не было груди и ума, но это не было причиной для жалоб.
Разве что, мне было стыдно.
Сливовицы у них не было.
- Двойное виски без содовой, - сказал я бармену.
- Имеется только зеленый "Джонни Уокер".
В мои времена вики никогда не было зеленым.
- Ну а есть "Тиллемор Дью" Или "Димпл"?
- Нет.
- Ничего не поделаешь.
И вот этим она тоже была восхищена. Девица уже вешалась мне на плечо, глядя, как я выпиваю виски одним махом, словно бы показывал какой-то фокус. Я же хотел всего лишь анестезии. Она уже была моей. Терапия.
В дамский туалет стояла очередь. Девушки страдали, ожидая открытия волшебной двери, а потом проводили в "храме" бесконечные минуты, как будто бы желая отомстить тем, которые все еще ждали.
Мужской оставался свободным. И совершенно пустым.
Я воспользовался писсуаром, рассматривая рекламы презервативов, затем помыл руки, глядя на собственную рожу в зеркале. И никак не мог понять: а что я здесь делаю.
Терпеть не могу сушилок для рук. Стоишь без конца под воющей машинкой, выключающейся каждые две-три секунды, а в результате у тебя все равно холодные, влажные руки, словно у продавца рыбы.
Снова я поглядел в большое зеркало над рядом стальных, отполированных умывальников и застыл, подавившись собственным дыханием.
Чтобы помещение выглядело словно скотобойня, особо много крови и не требуется. Сама кровь настолько яркая и выразительная, что достаточно будет одного хорошенько разлитого стакана, чтобы впечатление было ужасным.
Я резко обернулся, но увидел лишь песочного цвета, недавно помытые плитки. А вот в зеркале сортир выглядел так, словно бы тут случился какой-то ацтекский праздник. Брызги на стенах, размазанные и растоптанные лужи на полу, отпечаток ладони на двери первой кабинки, покрытой пленкой, под полированную сталь. Четко отпечатавшаяся ладонь и полосы, оставленные пальцами.
Дверь приоткрылась, открывая нечеткий, видимый только краем глаза силуэт парня.
Он сидел, свернувшись в клубок, мял пропитанную кровью рубашку и монотонно колыхался
- Зачем… - Его голос был словно шипение змеи, словно электрический разряд, словно гудение трансформатора. – Зачем меня убил? Что мне теперь делать? Убил меня, курва! Зачем!