Нужно только лишь освободить сокола.
Сокол парил над искристой и плоской белизной, под колоколом синевы. Ледяной ветер скользил по крыльям, выдувая их будто паруса. Скользкий, хороший воздух поднимающего потока. Послушный. Он взмывал, кружась в бесконечной, поднимающейся ввысь спирали и тянул сокола высоко над замороженный, играющий радужными искрами фирн, словно над терриконами и безграничными полями алмазов. Можно было без усилий скользить над ними, практически не шевеля крыльями. Использовать течения и описывать ленивые, полусонные круги, оценивать взглядом любое движение внизу. Описывать круги и искать. Где-то внизу что-то шевельнулось. Маленький сугроб неожиданно исчез и очутился в ином месте. И снова. Заяц.
Спрятавшийся в белой, пушистой шубке, невидимый среди бесконечных снегов. Но было видно движение, было заметно изменение положения теней, было понятно, что маленький сугроб сменил положение. Только заяц сейчас неважен.
Гораздо более важен другой маленький след на безупречном белом покрове мира. Неспешно бредущий, куда глаза глядят, оставляющий мелкую цепочку следов. Небольшое пятнышко тени, а рядом с ней трудно заметная форма серости и белизны. Это воле. Волк был важен.
Сокол несколько раз ударил крыльями, завернул и поплыл сквозь морозный воздух, покидая кружащийся цилиндр теплого поднимающего потока. Он скользил за волком. И лететь за ним было несложно. Хватило несколько ударов, потом смены угла наклона крыльев, мелкая коррекция маховыми перьями — и можно помчаться, скатиться по крутому воздушному склону туда, куда направлялся волк. Быстро и без усилий.
Волк поднялся на не крутой, мерцающий миллионами солнечных искр склон, и уже было видно, куда он шел. За холмом, в округлой долине мерцало окутанное белесыми испарениями круглое зеркало, глядящее темно-синим провалом прямо в купол небес. Горячий источник. Такой, в котором всегда есть вода, хотя это и не время Воды и Птенцов, а время Снега Жира. Только горячий источник никогда не засыпает.
Не один только волк спешил к источнику. К нему направлялось еще одно существо, слабое и умирающее, тянущее колеблющуюся цепочку следов. Немногим крупнее волка, но голое, будто птенец и бредущее на двух ногах, словно сокол, заставленный оставаться на земле. Человек. Кровоточащий из множества ран, с многоцветными узорами, нарисованными на плечах, с серой, как у волка шерсти, только полинявший. Шерсть искрилась от инея только на голове и вокруг рта, еще немного — на груди. Человек тоже был важен. Он не умел летать; но, быть может, был наиболее важным. Вдоль неаккуратного следа оставались резко пахнущие, красные следы; человек валился на колени и опирался погружавшимися в снег руками, потом тяжко поднимался и брел дальше.
Волк дошел до источника первым и вошел в воду. Сначала по колени, напился, свесив голову и отряхнув спину, потом погрузился по самые уши и поплыл на средину озера.
Была видна лишь треугольная морда, как она рассекает воду, словно некий странный бобр, после чего неожиданно исчез, оставив посреди пруда расходящиеся круги.
Человек тоже дошел до воды и рухнул на лицо, разбивая лицо неба на кусочки и оставляя расходящиеся кругами волны. Какое-то время он парил, распятый на водном небе, словно высматривающий его сокол, а потом погрузился в синеве и исчез. Осталось только размытое бурое пятно.
Сокол издал из себя последовательность пискливых трелей, завершенную тоскливым, протяжным зовом, после чего сложил крылья и рухнул вниз, пробивая в воздухе туннель, прямиком в озеро. Он мчался словно стрела, глядя на подводное небо, которое все сильнее близилось, и на приближавшегося ему навстречу сокола. Но, чем он был ближе, тем более оказывалось, что мчащийся ему навстречу сокол гол, будто птенец, крупный, с шарообразной головой, с маленьким клювиком и кружком серых перьев снизу.
Они столкнулись, и водное небо треснуло, словно поверхность тонкого, весеннего льда.
В себя я пришел в смолистом, абсолютном мраке, среди тесноты, духоты и холода. Я попытался подняться, но меня окутывало что-то скользкое, крепкое и плотное. Я все так же чувствовал себя избитым и болящим, но у меня уже не было впечатления, что распадаюсь. Я приподнялся и тут же ударился головой в твердую поверхность, которая отозвалась звучным грохотом. По бокам у меня тоже были стены. Я не мог пошевелиться, поскольку меня обездвиживал жесткий, шелестящий саван и параллелепипед стали вокруг.
Меня похоронили.
Я задыхался. Это первая реакция, практически гарантированная у каждого.