Зато мне удался бравурный побег из морга.
И, опять же, я был жив.
Очень далеко от дома.
Я отдохнул на остановке и потащился, куда глаза глядят, ковыляя, сунув руки в карманы и подняв воротник куртки.
По дороге как-то нашелся ночной магазин. Какая-то особенная компашка перед входом отреагировала на мой внешний вид с уважением, а вот продавщица слегка побледнела.
В громадных холодильных витринах красовались сыры и колбасы, на полках радовали глаз банки различных лакомств, таких как «саперский зельц» или «семейная рубленая колбаса», искушающе представляли себя бутылки самых различных напитков. Я буквально чувствовал ароматы «щецинского паприкаша» или паштета «любимый», хотя они находились в герметически запаянных банках. Но я купил только лишь упаковку порошков от головной боли, минеральную воду без газа и, с отчаяния, стакан кефира и булку. Просто я чувствовал, что если не съем чего-нибудь, то просто потеряю сознание.
Мои средства уменьшились на семь восемьдесят.
Ни на что более я не мог себе позволить. Мне нужно было попасть домой. Никаких сарделек. Никакого паприкаша.
Я заглотал сразу три таблетки, запивая их водой, а потом слопал булку и выдудлил кефир за пару секунд, еще под магазином.
Помогло не сильно.
Снова я пошел на остановку. Там всегда имеется какой-то кусочек крыши и лавка. Остановки — хорошие. Обмыл ноги в ледяной воде из сточной трубы, обтер рубахой и заклеил раны оставшимися пластырями, которые украл из морга. Я не был похож на небесное создание, зато не оставлял за собой кровавых следов.
Близилось шесть утра. Город начинал просыпаться к жизни. Все больше автомобилей пересекало мокрые от мороси улицы. Фаза жизни, определяемая рабочими первой смены. Когда-то, в течение какого-то времени, «на шесть, на работу» обязаны были идти все. От каменщиков до профессоров. С пяти утра трамваи и автобусы превращались в инферно. Теперь же город просыпался в рассрочку. Не столь живо, зато нормально.
Мне была нужна обувь, нужно было что-нибудь поесть, и был нужен билет. На междугородний автобус, на поезд, на что угодно.
Лишь бы домой.
Я поискал рынок.
Тот обнаружился на вытоптанной площади, между какой-то заброшенной промышленной территорией и автомобильной стоянкой. Пусто. Подъезжали только лишь первые, немногочисленные машины, выгружали товар, но лавки были еще закрыты. Люди, проснувшиеся к этому времени, спешили на работу, а не за покупками.
Самые оборотистые и скорые в этой части галактики — это азиаты. Так что я ждал косоглазых продавцов и их товар. Нужно было приобрести хоть какую-нибудь обувку. У меня уже были покалеченные и промокшие ноги, ходить я практически не мог. Впрочем, обувь это базовое проявление цивилизации. Скорее уж выслушают человека без штанов, чем того, у кого нет обуви.
У микроскопической вьетнамки, раскладывающей пластиковые мешки, набитые обувью, было милое, только абсолютно лишенное какого-либо выражения лицо. Без тени жизни и сожаления.
— Какие у вас самые дешевые ботинки?
— Исё закрыто, — сообщила та, перебрасывая упаковки. — Пйийти позе.
— Послушайте, меня обокрали. Мне нужно купить какую-нибудь обувь и успеть на поезд. Можете мне продать? Какие-нибудь дешевые ботинки?
— Седесят.
— Шестьдесят? А подешевле у вас нет?
— Седесят. Десёвые — десёвые. Харосие.
— Ну а подешевле?
— Писят пяць.
— А двадцать?
— Закрыто. Ты уходить. Нету.
Вот и поговори.
Поляк был более разговорчивым.
— Так, понимаю. Ясно. Это точно пана обокрали, и пан хочет, чтобы осталось на билет. Парень, иди, поработай! Вот я же тут работаю, или нет?
Тяжело быть бомжом.
— Ну послушайте меня, — произнес я как можно более вежливо. — Водярой от меня несет? И я не прошу милостыни. Хочу купить обувь. Видите, что на мне? Мужик, меня оставили голого на свалке. На мне только то, что я там нашел. У меня осталось пятьдесят злотых, которые я припрятал, но мне еще нужно что-то оставить на билет. Только ведь и обувь тоже нужно купить, так что спрашиваю, что у вас есть самого дешевого?
— А ну покажись, пан, — бросил тот подозрительно и осмотрел меня.
— Нда, здорово пана обустроили, — констатировал он уже чуточку другим тоном, но так же грубо. К счастью, ему не пришло в голову выяснить, а где мог припрятать деньги человек, вроде как голый. — И кто это был?
— А откуда мне знать? — Тут мне вспомнилось, что это, вроде как, Познань. — Пенеры[12] какие-то. Или вы считаете, что они мне представились?
12
Пенеры (penery — познаньский сленг) — с одной стороны, вроде как хулиганы, подонки, бандиты, но с другой стороны: люди уважаемые. В одной из статей имеется такое объяснение: «люди, которых ты опасаешься, когда ходишь вечером или ночью, но, вроде как, и уважаешь».